Время повзрослеть (Аттенберг) - страница 94

Упоминание о маме как будто заставило лопнуть пузырь, в котором мы вдвоем засиделись. Где-то там, за пределами его голоса и метро, в котором мы находились, в реальном мире существовала наша семья.

— Кроме того, все те вещи, о которых я сейчас тебе рассказал, крайне ненадежны, и вся твоя чертова жизнь — прости за выражение — может развалиться прямо у тебя на глазах в один момент. Дети, работа, любовь — все это может исчезнуть, и что ты станешь делать потом, когда не будет хватать кусочка твоей личной мозаики? Как ты все это удержишь?

Вагон вдруг остановился между станциями, огоньки мигнули и погасли. Папа взял меня за руку и принялся повторять, что все в порядке, с нами все хорошо.

— Не говоря уже о твоих особенных тайных желаниях, которые волнуют тебя, как ничто иное. Не говоря уже об удовольствии. О нем никогда не говорят. Почему мы должны чувствовать себя плохо из-за того, что хотим чувствовать себя хорошо?

Огоньки зажглись, и вагон снова двинулся в путь.

— Но хуже всего другое: если ты и сам не знаешь, что тебе нравится. А вдруг ничто не приживается? Тогда ты проведешь полжизни, размышляя, что тебе следует делать дальше. И что потом?

Восемьдесят шестая улица. Он довел меня до школы, зарегистрировал у администратора, взяв вину на себя, заставил секретаря рассмеяться. Как же здорово у него все получалось.

На прощание он поцеловал меня.

— Незачем маме об этом знать, — сказал он.

Так и случилось. Ни разу в жизни я об этом не обмолвилась, да и зачем?

В тот день он ночевал дома, и на следующий тоже, и еще пару недель после этого, пока снова не исчез. Как-то вечером мама стала перемывать ему косточки, говорила грубые и жестокие вещи о нем прямо мне в лицо, и я расплакалась.

— Я люблю папу.

— Все любят, — устало бросила она, — но он наркозависимый.

— Я знаю, — ответила я.

Она встала на колени и обняла меня, но сделала это не ради меня, а ради себя самой.

Полгода спустя актер умер от передозировки. Когда в том году мы смотрели церемонию вручения «Оскара», его лицо промелькнуло на экране в памятном видеоролике. Папа молча плакал рядом на диване.

— Бога ради, в чем дело, Артур? — спросила мама.

— Я просто обожал его работы, — ответил он.

На следующий день папа отправился в реабилитационную клинику, как мне стало известно, уже в третий раз в жизни. Он выполнял все требования, ходил на собрания, но потом снова сорвался, и на этот раз навсегда — он и наркотики. Папа умер в гостиной в своем кресле, слушая музыку. В своем воображении я представляла себе, что это был фри-джаз, но мама выключила музыку задолго до того, как я вернулась, и я так и не узнала, что это было, а теперь, кажется, слишком поздно спрашивать.