И почему-то вдруг Альтшулер понял, что это правда. В каких-то намеренно игнорировавшихся закутках сознания он уже давно знал это. Не вдаваясь в подробности. Не затрагивая гнусную природу преступления. Никто и не заподозрил бы, что Грей зашел настолько далеко. Это немыслимо.
Но вот что касается экспериментов на людях…
Как еще можно было объяснить сверхчеловеческие прозрения, которые Келвин то и дело выкладывал на стол будто ни с того, ни с сего? Альтшулер понимал, что не Грей замылил ему очки. Альтшулер позволял замыливать себе очки. Он был соучастником, не задававшим вопросов, – даже себе самому. Он смотрел сквозь пальцы, не позволяя и тени сомнения помрачить блаженство своего неведения.
Но даже позволь он себе прийти к очевидному умозаключению, такое ему и в голову не пришло бы. Разве что эксперименты на людях, которым заплатили бешеные деньги, присягнувших хранить тайну…
А ведь следовало догадаться. Даже об этом. Потому что единственный способ добиться результатов настолько впечатляюще, настолько быстро – это проникнуться полнейшим пренебрежением к серому веществу реального человеческого существа. Буквально прорубить просеку в живом мозге, оставляя полосу разрушений, отбрасывая то, что не пошло, отыскивая и совершенствуя то, что работает. Рискуя убить десятки подопытных. Легкими, медленными, бережными шажочками такого не добьешься – даже ставя опыты на людях.
– Ты еще здесь? – спросил Файф.
– Здесь, – безжизненно прошелестел Альтшулер.
– Ты должен признать, это многое объясняет. Я был без ума от вашего прогресса. Но опыт подсказывает мне: если выбрасываешь два очка восемь или девять раз кряду, пора поинтересоваться, не было ли мухлежа с костями.
Альтшулер кивнул, испытывая глубокое отвращение к самому себе. Даже Файф в конце концов отказался закрывать глаза на происходящее, несмотря на все выгоды, которые сулил ему их прогресс. А венчурные инвесторы отнюдь не славятся своей щепетильностью. Так что ж тут говорить об Алексе Альтшулере?
– Если твои подозрения оправданны, – выговорил он, – то это определенно объясняет очень многое. Догадки Келвина чересчур хороши, чтобы быть правдой. – Он помолчал. – Так почему же ты звонишь мне, а не властям? И почему ты уверен, что я не был замешан во всем этом с самого начала? – бухнул он, и во рту вдруг стало суше, чем в Сахаре.
– Позволю себе сперва ответить на второй вопрос. Твое имя всплыло в беседе Келвина. Он и человек, с которым он разговаривал, Джон, ни капельки не сомневались, что ты ни о чем не догадываешься. Я не слышал второй стороны линии, но мне кажется, этого Джона это удивило. Келвин даже процитировал Эптона Синклера