Оглядев коридор, Леня толкнул соседнюю дверь и вошел в пустую палату. Здесь было совсем темно – окно оказалось наглухо заколочено досками. По Лениным расчетам, у этой палаты должен был быть общий санузел с соседней, в которую только что вошел охранник.
Леня достал фонарик, включил его и зажал в зубах, чтобы освободить руки. Оглядевшись, он нашел дверь ванной комнаты и проскользнул в нее, стараясь не издать ни звука.
Ванная была более обжитой: на краю раковины стоял флакон с жидким мылом, рядом с ним валялся одноразовый бритвенный станок, на змеевике висело полотенце, и самое главное – здесь имелась душевая кабина с матовыми стеклами, на вид вполне рабочая. Леня дотронулся до полотенца – оно было чуть влажным.
Из-под двери, ведущей в соседнюю палату, пробивался слабый свет – зеленоватый, бледный свет подводного царства. Значит, подумал Леня, он не ошибся – эта дверь выходит в ту палату, куда только что вошел охранник.
Леня подкрался к этой двери. Прежде чем пытаться приоткрыть ее, он достал из очередного кармана крошечную масленку и капнул на каждую дверную петлю. Выждав немного, чтобы масло просочилось в петли, осторожно нажал на дверь. Масло отлично сработало – дверь чуть-чуть приоткрылась, не издав ни звука.
Леня прильнул к двери и заглянул в соседнюю палату.
Она была освещена тусклой лампой под зеленым абажуром. Еще одним источником света служил какой-то массивный прибор с небольшим зеленоватым экраном, по которому бежала неровная синусоида. От прибора тянулись многочисленные провода к узкой металлической кровати, на которой, до половины накрытый одеялом, лежал немолодой мужчина с серебристыми волосами, в котором Леня с трудом узнал господина Воропаева. Те же тяжелые веки, те же глубокие складки у рта, но щеки ввалились, лицо покрывала нездоровая желтоватая бледность, на висках блестели капли пота.
Глаза Воропаева были закрыты, он тяжело, неровно дышал, из его груди то и дело вырывался мучительный хрип. К руке тянулся резиновый жгут капельницы. Леня снова взглянул на прибор с тускло светящимся экраном. Казалось, только этот прибор удерживает Воропаева на поверхности, только бегущая по экрану синусоида связывает его с миром живых.
Рядом с койкой стоял парень в защитной куртке и пристально, неприязненно разглядывал больного.
Вдруг Воропаев, словно почувствовав его взгляд, застонал, зашевелился, заскреб рукой по одеялу.
– Ну чего, чего! – прошипел парень. – Какого черта тебе надо! Лежи спокойно!
Воропаев стонал и шевелил пальцами, словно собирал на одеяле хлебные крошки.