Я хранил молчание. По-прежнему никакой связи с Сатаной.
– Около тела спасатели нашли альбом с зарисовками. Когда я их увидел, Мат, я понял, что моя жизнь никогда больше не будет прежней.
– Что же там было изображено?
– Тьма.
– Не понял.
– Заточенный в пещере, отец каждый день зарисовывал то, что мог различить в тусклом свете фонарика. Сталактиты, очертания скал, черные впадины.
– Всегда одно и то же?
– Как раз нет. Время шло, и скалы изменялись. Сталактиты превращались в тянущиеся к нему когти.
Я представил себе мучительное, сопровождающееся галлюцинациями угасание Николя Субейра, замурованного живым. Упрямо рисуя при неверном свете фонаря, он подменял реальное воображаемым. Последний кошмар перед получением билета на выход.
Люк произнес голосом, который, казалось, доносился из пещеры:
– На последнем наброске свод преобразился в крылья летучей мыши, а сталактиты – в черные пальцы. Из глубин мрака проглядывал лик.
– Чей лик?
– Того, кого увидел мой отец перед смертью.
Меня охватил страх. Люк шептал, нервно крутя колпачок авторучки:
– Дьявола. Мой отец лицезрел Сатану, перед тем как испустить дух. Ангел Тьмы появился из недр земли, чтобы утащить его. Никогда не забуду этот лик. Отцовский альбом рисунков был моей черной библией…
Люк часто рассказывал мне, как во время одного из походов с отцом увидел на скале отражение лика Божия. Оказалось, что он видел еще и образину дьявола, которую Николя Субейра зарисовал в недрах тех же самых гор.
– Тебе надо отдохнуть.
– Не говори со мной как с больным! Я не сумасшедший. Пока еще нет. И последнее. Я позвонил Корине Маньян. Я хочу с ней встретиться.
– Что ты хочешь ей сказать?
– Она должна за мной понаблюдать. Мое перерождение – ключ к этому делу. Меня надо изучать, анализировать мою метаморфозу, чтобы понять подлинную сущность Манон.
Я вздрогнул. Он продолжал:
– Она одержима, Мат, я это знаю, потому что нахожусь с ней по одну сторону. Она все время лжет, обольщает, манипулирует во имя зла. И я скоро…
Стоя с плащом в руках, я наконец осознал, что к чему. Произошел раскол: отныне он или Манон.
Я еще раз сжал его плечо, процедив сквозь зубы:
– Ты еще не готов выйти отсюда.
– Профессор Зукка у себя?
Я хотел воспользоваться своим присутствием в клинике, чтобы расспросить психиатра. Секретарша ответила мне с улыбкой:
– В это время он бегает трусцой.
– Он уже ушел?
– Нет, он бегает в парке. Прямо здесь.
Я вышел из красно-желтого холла и обогнул корпус 21. Ночь уже почти наступила. Я присел на крыльце бокового входа, от которого начиналась аллея больничного сада. Должно быть, доктор делал несколько кругов по территории, и я был уверен, что встречу его здесь прежде, чем он закончит свою разминку.