– И башмаки мои? Ты что, с ума сошел?
– Нет. – Том попытался взять себя в руки, вешая костюм в шкаф. – Как там у тебя с Мардж?
– У меня с Мардж все в порядке, – резко ответил Дикки тоном, исключавшим дальнейшие расспросы на эту тему. – Хочу сказать еще кое-что, и скажу тебе прямо, – проговорил он, глядя на Тома. – Я не гомосексуалист. Не знаю, что ты думал про меня на этот счет.
– Не гомосексуалист? – переспросил Том, едва заметно улыбнувшись. – Но я никогда и не думал, что ты гомосексуалист.
Дикки хотел что-то еще добавить, но передумал. Он выпрямился, и под кожей его загорелой груди проступили ребра.
– А Мардж про тебя так думает.
– Почему? – Том почувствовал, как краска сошла с его лица.
Он сбросил второй башмак и поставил пару в шкаф.
– С чего она это взяла? Я давал какой-нибудь повод?
Тому стало не по себе. Подобных вещей ему еще никто не говорил, тем более в таком тоне.
– Просто ты так себя ведешь, – проворчал Дикки и вышел.
Том торопливо надел свои шорты. От Дикки его заслоняла дверца шкафа, хотя Том и не раздевался догола. Он подумал, что Мардж бросила в его адрес гнусные обвинения только потому, что Дикки хорошо относился к Тому. А Дикки не сумел его защитить и отмести обвинения!
Он спустился вниз. Дикки стоял возле бара на террасе и готовил себе какой-то коктейль.
– Дикки, давай разберемся, – начал Том. – Я вовсе не гомосексуалист и не хочу, чтобы кто-то про меня так думал.
– Ладно, – буркнул Дикки.
Том вспомнил, что таким же тоном Дикки отвечал на его вопросы, когда он расспрашивал его о нью-йоркских знакомых. Некоторые из них и в самом деле были гомосексуалистами, и он порой подозревал, что Дикки не признается в знакомстве с ними, хотя в действительности их знал. Ну да ладно! Кто вообще поднял эту тему? Дикки. В голове у Тома проносились разные слова, которые он мог сказать, – резкие и примирительные, выражения благодарности и неприязни. Он вспомнил кое-кого из тех, кого знал в Нью-Йорке, знал, а теперь забыл, забыл их всех, и теперь жалел о том, что когда-то вообще был с ними знаком. Они принимали его в свою компанию, потому что он забавлял их, а вот ему от них ровно ничего не было нужно! Когда кто-то из них начал приставать к нему, он порвал с ними, но вскоре стал перед ними заискивать, приносил лед для напитков, подвозил в такси, хотя ему было не по пути, а все потому, что боялся, что его отвергнут. Какой же он был дурак! А какое унижение он испытал, когда Вик Симмонс сказал: «Томми, да заткнись ты, ради бога!» А сказал он это, когда Том то ли в третий, то ли в четвертый раз произнес в присутствии Вика: «Не могу понять, кто мне больше нравится – мужчины или женщины, лучше, по-моему, не иметь дела ни с теми, ни с другими». Том говорил, что ходит к психоаналитику, потому что все ходили к психоаналитику, и нередко развлекал собравшихся на вечеринке жутко смешными рассказами об этих посещениях, да и фраза насчет того, что лучше не иметь дела ни с мужчинами, ни с женщинами, тоже неизменно вызывала смех, особенно смешил всех тон, которым он ее произносил, а потом Вик взял и сказал, чтобы он, ради бога, заткнулся, после чего Том совсем перестал об этом говорить, да и о психоаналитике больше не упоминал. Вообще-то, в его фразе немало справедливого, подумал Том. Такого невинного человека, как он сам, с такими чистыми помыслами, он никогда не встречал. Как это объяснить Дикки?