Путешествие за счастьем. Почтовые открытки из Греции (Хислоп) - страница 138

— Еще несколько пейзажей… — удалось вставить ей.

— Видел, — бросил он. — Нашел портфель под кроватью. Идем со мной.

© Ivan Smuk/Shutterstock (рамка)

Она вышла следом на задний двор, выложенный плиткой, и увидела четыре свои картины, заваленные сухими ветками. Сверху лежал ее кожаный портфель. Антигона поняла, что огонь уже лижет ее работы, и крикнула:

— Ты не имеешь права!..

Кристос схватил ее за руку, чтобы она не смогла спасти свои полотна.

— Делай, что тебе говорят, — сказал он. — И проявляй уважение.

Гнев застил ему глаза — гнев, который жарче любого пламени.

Когда загорелся портфель, некоторые картины, скручиваясь в трубку, приподнялись над костром. Антигона увидела, как запылал портрет Исмини, вырвала руку из хватки мужа, пробежала через дом и выскочила на улицу.

Антигона знала, что рано утром следующего дня с острова отправляется паром, и была готова к любым последствиям своего поступка. Вскоре она стучала в дверь директора школы, и он охотно ссудил ее деньгами на автобус и на паром.

Несколько месяцев спустя она в благодарность прислала ему картину. Вознаграждение оказалось щедрым. Десять лет спустя Антигона стала знаменитой художницей, и директор школы продал ее пейзаж. Полученные деньги позволили ему наконец уйти в отставку.

Кристос Вандис продолжал плавать, и если изредка возвращался домой, то ненадолго. Антигона больше никогда не покидала Пирей. Особняк Вандиса теперь превращен в гостиницу.

Я, как и Антигона, только без красок и кистей, каждый день часами бродил по старым каменистым тропинкам, которые сетью оплетали остров. Но в отличие от художницы, я был не один. Ангелики взяла несколько дней отпуска в музее и присоединилась ко мне. Линии ландшафта здесь были мягкими, плавными, в отличие от пафосной Метеоры, — идеальная местность для прогулок. В эти теплые деньки моя кожа покрылась бронзовым загаром, и я стал похож на цыгана. И поистине цыганская свобода пьянила меня. Не уверен, что ты бы узнала своего старого знакомого, столкнись мы на улице.

Последнюю ночь на Андросе я провел с Ангелики. Мы оба не относились серьезно к нашей связи и не давали поспешных обещаний встретиться вновь. Я чувствовал, что пора уезжать домой, а меня еще тянуло посетить Икарию. Путешествие было коротким: через популярный у туристов Миконос (там я не хотел останавливаться) до порта в Эвдилосе.

Об Икарии я слышал мало хорошего. Мне говорили, что там гуляют ветры, что на острове скалистая земля, безлесные горы и вообще мало растительности, зато оврагов великое множество. В прошлом икарийцы на долгие годы уходили в море и оставляли своих женщин на произвол судьбы, несмотря на то что остров постоянно подвергался набегам пиратов. В двадцатом веке Икария превратилась в «открытую тюрьму» для политических ссыльных. Как сказал мне кто-то сведущий, там, мол, «одни старики», «не жизнь, а болото» и вся молодежь давно разъехалась оттуда в поисках лучшей доли. Многие годы греческое правительство относилось к острову по пословице: с глаз долой — из сердца вон. В общем, список аргументов в пользу «не ехать» был бесконечен. Один доброхот из Триполи говорил, что поездка на Икарию не имеет смысла, а если и есть причины побывать там, то их всего две: увидеть предполагаемое место рождения бога Диониса и выпить крепкого красного вина «Прамниос». Тот же человек сообщил, что остров «очень левацкий», но я заметил, что он читал праворадикальную газету «Золотой рассвет» (и, между прочим, употреблял узо