Путешествие за счастьем. Почтовые открытки из Греции (Хислоп) - страница 69

— Нас всех удивила эта смерть, — сказала жена. — Арванитис был бодр и здоров, всегда работал на своем садовом участке. Ни одного дня не пропускал. Подтянутый, энергичный — у него килограмма лишнего не было.

Она поставила на мой стол кувшин воды, положила столовые приборы, не умолкая при этом ни на минуту. Свои замечания она обращала скорее к мужу, чем ко мне.

— Лично я считаю, что нужно было бы сделать вскрытие, но его жена отказалась наотрез, — тараторила хозяйка. — Что тут поделаешь? Доктор засвидетельствовал смерть — и все. Но мне это не нравится.

— Элени… ты не должна так говорить.

— Агапе му, уж слишком все неожиданно. Умирает человек ни с того ни с сего. Жена и слезинки не роняет. Потом его закапывают в землю. И все шито-крыто.

— Так здесь принято, — проговорил хозяин, обращаясь ко мне. — Человека хоронят в течение двадцати четырех часов после смерти. Традиция. Я думаю, пока не существовало моргов, по-другому и нельзя было.

— Да, но теперь есть морги с холодильниками, Оресте му, — возразила жена, назвав мужа по имени.

— Элени!

— Как бы то ни было, похороны состоятся завтра, а потом все придут сюда. Меню сегодня скромное, потому что я занята: готовлю рыбу для макарии — поминальной трапезы.

— Вы не беспокойтесь, — сказал я. — Подавайте что есть.

Когда жена ушла на кухню, хозяин наклонился ко мне и вполголоса сказал:

— Моя жена считает, что-то там не так, но можете мне верить, тут все чисто. — Он казался абсолютно убежденным в своей правоте. — У жены Костаса возникали подозрения, потому что он поздно приходил домой, и она попросила меня узнать, вправду ли он проводит все время в кипосе, своем саду… и я согласился. — Орестесу явно хотелось поговорить, но в то же время что-то его сдерживало. — Вы ведь скоро уедете, да?

Удовлетворившись моими заверениями, что никому в деревне я не скажу ни слова, он рассказал мне, что случилось.

В ту зиму дождей было мало, а потому земля затвердела. На вскапывание уходило много времени, гораздо больше, чем обычно, но Костас Арванитис вовсе не возражал против работы в сумерках, после захода солнца, когда над горами поднималась луна и кипарисы на склоне казались острыми клинками.

Он весь день работал в саду, копал, копал, пытался подготовить землю к посадкам. Участок занимал несколько гектаров, на одной половине его росли апельсиновые и оливковые деревья. Около восьми Костас решил закончить работу.

То была любовь не с первого взгляда, а с первого звука. Его лопата во что-то уперлась. Нет, он услышал не тот металлический лязг, от которого у него сводило челюсти, не скрежет лезвия, врезавшегося в камень, — частое явление в гористой местности, где землю постоянно приходилось очищать от камней. На сей раз раздался другой звук. Звонкий, протяжный, как длинная музыкальная нота, чистый, колокольный — он такого никогда не слышал.