Митя разобрался с простыней довольно быстро — спустя пятнадцать минут импровизированная веревка, скрученная из простынных полос, уже лежала в кармане камуфлированной куртки.
— Сашка, — позвал он из своей комнаты, — слышь, если не в падлу, на толкан меня отвези, а?
В дверном проеме появилась всклокоченная голова пацаненка.
— Чего, дядя Митя? — спросил он и скосил глаза на руки инвалида.
— В сортир, говорю, отвези. Желудок что-то прихватило, вновь наш хозяин какой-то гадостью накормил. — Для правдоподобия инвалид схватился обеими руками за живот.
— Сейчас…
Меньше чем через минуту Саша, приподнимая Митю под мышки, пересаживал его с коляски на унитаз.
— Спасибо, братан… — пробормотал инвалид. — Коляску пока в комнату закати, чтобы ходить не мешала. Надо будет, я тебе крикну.
— Дядь Митя, что с тобой сегодня? — растерянно спросил мальчонка, глядя Ковалеву в лицо.
— Ничего, ничего… Ладно, иди, позову, как управлюсь.
Дима тщательно закрыл дверь, достал из кармана пачку с «мальбориной», закурил последнюю в жизни сигарету. Еще десять, максимум пятнадцать минут — и его обрубленное тело будет болтаться тут, между унитазом и стенкой.
Жалко уходить из жизни?
Нет, не жалко.
Жалко продолжать такое вот бесцельное, никчемное существование.
Жалко ребят, погибших в чужих чеченских горах ни за что ни про что.
Жалко их родителей, братьев, сестер, друзей…
Жалко Оксанку — как она, бедная, теперь одна мается? Мужика бы ей хорошего… Да где они теперь, эти мужики?!
При воспоминании о сестре на Митины глаза вновь навернулись слезы. Но, собрав в кулак остаток воли, он отогнал от себя это некстати пришедшее воспоминание…
За дверью обозначился какой-то слабый шорох, но Ковалев не придал этому никакого значения: до шорохов ли сейчас?!
Молча докурил сигарету почти до фильтра, аккуратно загасил окурок, бросил. Достал из кармана моток простынного жгута, свернул петлю, проверил жгут на прочность, а затем, осторожно поднявшись, встал обрубками ног на край унитаза. С трудом балансируя и морщась от боли, накинул конец петли на Т-образное перекрестье труб, закрепил жгут намертво. Надел петлю на шею и, пробормотав «прости, Господи!», соскользнул вниз…
Если утро начинается с неприятностей, можно быть уверенным: неприятности будут преследовать человека весь день.
Яша Федоров хорошо знал эту нехитрую, но справедливую истину…
Тот день как раз и начался у цыгана с неприятности: еще до обеда в Новоселовку неожиданно вернулась жена Галя. Злая как черт, без куклы и без денег.
Яша встретил ее во дворе — стоя у приподнятого капота «Фольксвагена-транспортера», он менял полетевшее реле генератора.