— С чего ты взял, что повесился? — с явным подозрением спросил он Сашу.
Тот молча указал на просвет между туалетной дверью и косяком.
— Ну, сучонок… — пробормотал Федоров, становясь на Димину коляску. Но, едва взглянув в щель, он тут же отпрянул…
— Дуй в сарай! — крикнул он Саше. — У меня там топор лежит — слева от входа, где канистры с бензином. Постой, куда несешься — ключ возьми!..
А у двери сортира уже собирались любопытствующие «батраки» — весть о Митином самоубийстве со скоростью электрической искры разнеслась по дому.
— И чего ему в жизни не хватало? — сокрушался лжеветеран Гриша. — Поят, кормят, от ментов спасают, водярой иногда угощают… Даже ночевка — и та с бельем. Где еще такое сыщешь?
— Да все эти афганские да чеченские ветераны — с прибабахом! — заверял слепец в синих очках. — Как на войне крышу сорвало, так, видно, с концами.
— Обожди, щас Яша ему устроит, — шипела профессиональная нищенка Клавка, промышлявшая по улицам с чужими детьми.
— Если он жив еще…
Все разрешилось довольно быстро. Дверь была выломана за считанные секунды, простынный жгут перерезан принесенным с кухни ножом, тело грубо вытащено в коридор. И уже меньше чем через минуту Дима валялся на полу своей комнаты, с трудом приходя в сознание…
К счастью, импровизированная веревка не повредила дыхательных путей и пищевода. Да и провисел Митя слишком мало — минуты две-три.
— Что — вешаться в моем доме надумал? — медленно закипал Яша. Подошел к лежавшему инвалиду, от души пнул его ногой в живот. — А обо мне ты подумал, гнида? Ты что это хочешь — чтобы меня по мусорням затаскали, мокруху навесили? Детей моих осиротить хочешь, да? Да я тебе сейчас руки оторву, падаль, я тебя воспитаю… Галя, а Галя! — позвал он жену. — Там в прихожей, за дверью, резиновый шланг лежит. Принеси-ка сюда…
Нет, наверное, боли страшнее, чем боль возвращения к жизни.
Дима Ковалев очнулся от побоев, а очнувшись, очень удивился тому, что жив. И тут же понял: вновь, как и в ростовском госпитале, ему не повезло.
Он, Митя, раб. А раб ни на что не имеет права: ни на свободу, ни на желания, ни даже на собственную жизнь. И сейчас ему вновь это докажут…
Ковалев лежал на грязном дощатом полу, и Яша, стоявший слева, от души хлестал его чем-то упругим. Боль заливала все тело, наполняя собой каждую клеточку. От этой острой, пронзительной боли хотелось кричать, кататься по полу, грызть губы, но силы окончательно покинули Митю; сил не хватало даже на крик, даже на то, чтобы прикрывать голову от ударов…
Р-рааз!.. — по почкам.
Дв-ва!.. — по плечам.