Небольшая слободка Новоселовка, что на южной окраине городка, только-только просыпалась. Закурились из кривых закопченных труб тонкие струйки дыма, прозрачные сосульки, свисающие с ржавых крыш причудливыми сталактитами, заплакали, быстро тая.
Новоселовка считалась в городке местом недобрым, разгульным, подозрительным, а в темное время суток — и небезопасным. Так уж повелось, что издавна в этой слободке селился всякий сброд: самогонщицы, мелкая шпана, дешевые вокзальные потаскухи, освободившиеся из ИТУ рецидивисты, перекупщики краденого, хронические алкоголики и прочая сомнительная публика. Несколько лет назад тут появилась цыганская семья, затем еще одна, затем еще… Цыган не любили, но побаивались: спаянность и корпоративность этого племени известны всем, и потому даже самые буйные обитатели Новоселовки старались не конфликтовать с пришлыми «рома»…
Пригород постепенно отходил ото сна. Взошедшее январское солнце осветило длинный, похожий на сельсовет дом из белого силикатного кирпича и огромный двор, заваленный всякой рухлядью. Из-под желтого от мочи и помоев снега торчали бесформенные куски проржавевшего железа, сложенные штабелями полусгнившие доски, груды битого кирпича, растрепанные рулоны рубероида. У полуразваленного забора, рядом с воротами, стоял чуть припорошенный снегом темно-зеленый микроавтобус «Фольксваген-транспортер». Капот «транспортера» был поднят, и небритый плюгавый мужчина в старой замасленной куртке, с гнутой запорожской трубкой в зубах ковырялся в моторе, то и дело чертыхаясь.
Наконец, приведя машину в порядок, он гулко хлопнул крышкой капота и, сплюнув на грязный снег, двинулся в сторону дома. Обладатель изогнутой трубки уже поднялся на крыльцо, но в это время дверь открылась и на пороге появилась женщина. Толстая, неопрятная, в длинной плиссированной юбке, трещавшей на массивных бедрах, в турецкой кожаной куртке, с ведром помоев в руках, она выглядела на редкость отталкивающе.
— Доброе утро, Яша, — низким голосом пропела она мужчине, демонстрируя в улыбке десяток золотых зубов.
— И тебе доброго утра, Галя, — буркнул Яша, давая ей проход. — Собирайся, пора… Батраков накормила?
— Ага, — не оборачиваясь, ответила Галя, выливая помои с крыльца прямо на снег. — Ой, Яша, как посчитаю, сколько этим дармоедам каждый месяц скармливаю, так плохо становится!
— Ничего, пользы от них больше…
В то морозное январское утро на крыльце новоселовского дома беседовали муж и жена Федоровы. Яша, Галя, их двое племянниц и четверо детей-погодков были первыми цыганами, поселившимися в этом пригороде. В слободке о них говорили разное. Одни утверждали, что из Калуги, откуда переехали Федоровы, их якобы выгнали по распоряжению цыганского барона, потому что Яша крупно проворовался у своих. Другие свидетельствовали, что Федоровы уехали по доброй воле, поскольку сильно конфликтовали с калужскими ментами. Третьи уверяли, что у этих людей в городке объявились какие-то дальние родственники, которые обещали отписать им в наследство большую квартиру с условием переезда из Калуги… Как бы то ни было, но сразу же по приезде в Новоселовку Федоровы купили подвернувшийся по случаю длинный дом из силикатного кирпича, лучший в слободке, где и поселились всей своей шумной вороватой оравой.