В восемнадцать двадцать пять Прокоп подошел к дальнему прилавку с расставленными на нем банками кофе, упаковками «стиморолов», «тампаксов» да «тайдов». За облезлым прилавком стояла пожилая женщина с уставшим, изможденным лицом. Старенькая, облезлая кроличья шубка, стоптанные сапоги, натруженные, обезображенные подагрой руки — по всему было видно, что не от хорошей жизни эта немолодая женщина целый день простаивает на морозе…
— Так, Корнилова, — бандит мельком заглянул в тетрадку, — с тебя двести рублей.
— Да что ты, сынок! — отпрянула та. — Я ведь за эту неделю только на четыреста пятьдесят с мелочью и наторговала! Двести двадцать за товар отдать, он не мой, на реализацию взяла, в налоговую заплатить, милиционерам на пиво и сигареты сунуть… А жить-то на что?!
— Так, старая, хватит выть, — развязно прервал бандит, — не хочешь платить — сейчас все на хрен заберем и пинка под жопу дадим, больше тут не появишься.
— Так… а жить на что? — шмыгнула носом женщина, с трудом сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
— А мне какое дело?! — передернул плечами Прокоп. — Пришла на наш рынок, подчиняйся, не нравится — вали на три буквы…
Прокоп шагнул к прилавку, делая вид, что собирается сбросить в снег банки и пакеты. Корнилова инстинктивно отпрянула, но руки ее невольно потянулись к товару: так курица защищает своих птенцов крыльями.
— Сыночки, пожалели бы меня, пенсионерку, — всхлипнула она, торопливо доставая кошелек, — у меня инвалидность, вторая группа, всю жизнь на камвольном проработала, пенсию третий месяц не несут… Кто же знал, что на старости лет в торговки придется податься?!
— Харэ причитать, дура сраная, паси гусей по перрону! Деньги давай, ветеран труда… Долго я тут мерзнуть буду?.. — И Прокоп вновь сделал вид, что собирается раскидать товар.
Сбор денег занял не более сорока минут — Сникерс со товарищи были мастерами своего дела.
Согнав какого-то пожилого продавца, бандиты по-хозяйски встали за стойку, быстро пересчитали деньги, рассортировав их по купюрам. Выходя из-за прилавка, Сникерс захватил с собой бутылку дешевого вина, несколько шоколадок и баночку красной икры. Подозвав милицейских сержантов, сунул презент в руки — мол, помните мою доброту.
— Бдите! — последовал приказ. — Выше знамя борьбы с организованной преступностью!
— Зырь, Сникерс, цыган Яша приехал, — заметив подъехавший к рынку темно-зеленый микроавтобус, сказал Прокоп, дергая бригадира за рукав.
И действительно: у главных ворот стоял старенький, явно с немецкого автокладбища «Фольксваген-транспортер». Плюгавый усатый мужичок лет сорока пяти, с запорожской люлькой в зубах, выйдя из-за руля, направился в сторону безногого Митечки. Сперва взял аккордеон, аккуратно сложил его в футляр, отнес в машину. Затем, откатив инвалида в сторону, наклонился к его уху и что-то прошептал. Тот покорно извлек из внутреннего кармана камуфлированной куртки большой целлофановый пакет.