— Вот, собственно, и вся оранжерея, — сказал Степан Тимофеевич.
Однако, если ему она казалась чем-то привычным и незначительным, то по виду Павла Нелюбина — это был настоящий сказочный грот. Он с любопытством разглядывал останки растений, устройство отопления, стёкла, горшки, статую.
— И этих труб хватает, чтобы растения не замерзали?
— Под землёй проложено ещё две, — отвечал хозяин, — бывало, конечно, что часть растений погибала в особо холодные зимы, но вот цитрусы раньше всегда переносили, а эту, конечно, нет.
— А зачем здесь резинки? — Спросил Коля, колупая пальцем резиновую прокладку между стёклами.
— Это новшество Дмитрия Олеговича, — восторженно пояснил станционный смотритель. — Изначально стёкла оранжереи были приделаны просто к дереву, но при движении тяжёлых поездов они сильно дребезжали, и тогда барин вычитал где-то и заказал рамы с резиной.
— А вы многое можете рассказать об этом месте, — заметил Нелюбин.
— Это не удивительно, ведь мы с женой живём здесь с самого начала работы станции и помним всё.
Закончив осмотр оранжереи, они вернулись в зал. Сумерки стремительно надвигались, и станционный смотритель зажёг электрические лампочки, свисавшие с потолка на длинных чёрных шнурах. Электричество пробежало, и тонкая вольфрамовая нить заискрилась тёплым жёлтым светом, разнося уют по всему залу.
— У вас есть электричество? — удивился Павел Нелюбин.
— Да, пока свет горит.
— Так вам его дают? По проводам? — продолжал удивляться Нелюбин.
— Да, нас не отключили, сам не знаю почему, — отвечал Степан Тимофеевич. — В иных местах уже по полгода электричества нет, а у нас есть. Чёрт знает как.
— Повезло, — вставил своё Коля.
Они уселись за столы и принялись коротать время в ожидании. Пили чай, перебрасывались ничего не значащими фразами. Станционный смотритель удалился в свои покои.
— Так вы путешествуете по сёлам? — опять спрашивал Павел Нелюбин священника.
— Да, несу слово божье, насколько позволяют силы.
— А разве у вас нет своего прихода?
— Да какой там приход, война же. Наша епархия уже вся почти распалась. Где большевики потрудились, где голод, кто из наших дьяконов на войну подался, а кто как я — странствовать ушёл, дабы нести помощь нуждающимся.
На этих словах Тихон отвернулся в сторону и встал из-за стола. Эти речи были ему не по душе. Он прошёлся по залу, вальяжно выбрасывая вперёд носки своих блестящих кожаных сапог. Заглянул в окна, но там не было ничего интересного: зимний ландшафт. Не зная, чем заняться, он подошёл к клетке с вороном и достал из кармана дорогой узорчатый серебряный портсигар с инкрустированным в крышку янтарём и малахитом. Два совершенно противоположных по цвету минерала образовывали узор удивительной красоты: на сочно-зелёном малахитовом фоне росли янтарно-солнечные лепестки цветов, переливающиеся медовым золотом.