Отец Михаил испуганно подпрыгнул и обернулся к пьяному комиссару.
— А? Что говорите?
— Вы-то, говорю, без греха?
— Я-то?
— Сиди, — махнул на испуганного священника Тихон и встал.
Комиссар, пошатываясь, ушёл в покои смотрителя как в свои. Через несколько минут он вернулся, неся в руках откуда-то взятый патефон.
Все удивлённо уставились на него, он же преспокойно положил патефон на стол, открыл крышку, поставил пластинку, крутанул несколько раз ручку, опустил иголку, и машина зажужжала. Хрипение раздалось в зале, но уже скоро началась музыка.
Мрачный орган Баха заиграл мелодию. Таинственной музыкой наполнился зал. «Токката и фуга ре минор» завладела ушами присутствующих. Что-то особенное, величественное музыка привносила в атмосферу зала. И обыденность происходящих событий сразу исчезла, казалось, что именно сейчас в этом зале решается что-то важное, что каждое сказанное слово не случайно и обязательно будет записано на небесной скрижали, дабы когда каждый в своё время предстанет перед господом или своими предками, зачитать им сказанное и содеянное.
— Что-то знакомое, — сказал Шихов, кивая на патефон.
— «Токката и фуга ре минор» Баха, — с удовольствием отозвался станционный смотритель.
— Церковная музыка, — робко, но восторженно одобряя, поддержал отец Михаил.
Комиссар Крутихин сидел возле патефона, закрыв глаза и не обращая ни на кого внимания; он упивался этой музыкой. Она проникала до самых глубин его души, и не было для него сейчас ничего более прекрасного, чем этот таинственный перебор клавиш. Пьяная голова кружилась и улетала вместе с музыкой, то опускаясь на землю, то взлетая к небесам.
Он ещё долго сидел перед патефоном, подливал себе спирт и слушал музыку, меняя пластинку за пластинкой. За первой композицией последовали другие, но более спокойная музыка Баха не брала Крутихина за сердце, и он, не дослушав пластинку до конца, всегда ставил новую, пока не дошёл до «Полёта Валькирии» Вагнера.
— Бойкая чертовщина, — заключил пошатывающийся Крутихин. Он потирал глаза, на которых, как ему казалось, была какая-то пелена. Подойдя к центру зала, он с силой потёр виски и перешёл на шею.
— Что? Голова? — спросил Шихов.
— Да ничего, — отмахнулся комиссар и обратился к белому офицеру: — Ну что, Братухин, пришла пора нам с тобой побеседовать.
Комиссар поставил стул напротив белогвардейца и опустился на него.
— О чём будем? — резко, с насмешкой отозвался офицер. — О твоих музыкальных вкусах?
— А ты мне, падаль, не дерзи, а то я тебя как ту старуху пристрелю, — гневно ответил комиссар, по нему было видно, что шутить он не намерен. — Как мне надоешь, сразу на тот свет отправишься. За мной дело не постоит. Расскажи-ка нам для начала, как это вы в наступление пошли. Как у вас прорыв удался.