— … всего человека не съешь, — продолжал сатанист, — первых я зарыл на улице в снегу, но волки растащили трупы и с тех пор повадились в эти места, так что остальных я закапывал уже в оранжерее, там где грядки.
— Господь всемилостивый, вы ели человеческое мясо! — как будто только поверив и осознав всю чудовищность сказанного, в удивлении открывая рот, вымолвил священник.
— Да, ели, а что нам ещё оставалось делать — голодать? Продуктами мы не шибко богаты. А вы, священник, разве не едите живых тварей? Какая разница между животным и человеком? Скажите, неужели для вас любая человеческая жизнь ценнее жизни другой живой твари. Неужели последний грешник-изувер для вас ближе, чем ни в чём неповинная корова? Если вам придётся выбирать между жизнью маленького котёнка и последнего преступника-негодяя, то кого вы выберете? Вы полагаете, что все эти живые твари, населяющие леса и водоёмы, чувствуют меньше вашего оттого, что не могут сказать, что им больно? Так сложилось, что человек — хищник, и чтобы жить, ему обязательно нужно поглощать другие жизни, и мой Повелитель Дьявол это прекрасно понимает. Это законы нашего мира, от них нельзя никуда деться.
— Но это же отвратительно, есть себе подобных! — воскликнул Гай.
— Нет, это восхитительно! — возразил на это обуреваемый сатанинским восторгом станционный смотритель. — Питаться себе подобными куда сложнее, чем губить ни в чём не повинных глупых земных тварей.
— А вы-то как могли есть людей, сударыня? — глядя уже на жену станционного смотрителя, удивился Егор Гай, но та ничего не ответила, лишь ещё сильнее потупила глаза.
Все уставились на хмурую стареющую женщину, присутствующую при этом разговоре поневоле.
— Гай, возьми лопату и проверь, так ли это, — прервал неловкую паузу Братухин, указывая в сторону оранжереи.
— Но я не смогу, — жалобно произнёс солдат.
— Тогда ты сам будешь копать, — пригрозил смотрителю Братухин и для подтверждения обратился к священнику: — правильно это будет, как считаете?
— Да, поделом негодяю за его злодеяния, — торопливо отозвался отец Михаил.
— А я не буду копать, — возмутился смотритель, — пусть он копает!
Грязная от крови рука смотрителя указывала пальцем на отца Михаила, белые окровавленные зубы ухмылялись едкой усмешкой.
— Почему это он? — грозно возразил офицер.
— А потому что он не священник, и, возможно, не менее грешен, чем я! — заявил сатанист.
— Вот так ну! Очередной бред! — возмутился отец Михаил.
— Бред? А что за татуировка у вас на груди, ваша светлость? Я разглядел её во время борьбы, — опять съехидничал смотритель. Перемазанный красной кровью с чёрной козлиной бородой и взъерошенными волосами он был, как вылитый бес.