Слушатели в испуге глядели на довольное ухмыляющееся лицо казака; он радовался, как будто Братухин перечислял его заслуги, а не прегрешения. Будто он рассказывал о спасённых жизнях, а не загубленных.
Гай, догадывавшийся о чёрством сердце своего сослуживца, и представить себе не мог, в компании с какими изуверами ему приходилось выполнять боевую задачу. Как мог он теперь, зная такую мерзость о человеке, служить с ним рука об руку, спать, есть, беседовать как ни в чём не бывало? Наверное, более остальных ошарашенный словами Братухина, он отошёл куда-то к буфету. Ему хотелось тут же сбежать куда-нибудь подальше, хоть куда, только прочь от этих маньяков, упивающихся людскими страданиями, но он не знал, что всё ещё впереди.
— Начнём мы с вас, отец Михаил, — сказал офицер, язвительно ухмыляясь.
— Почему с меня? В чём я виноват?
— Ты еврей, ты надругался над святой религией, — холодно разъяснил ему Братухин. — А что у нас делают с евреями? Одного, мне помнится, распяли, не так ли? Вот и мы тебя на крест как Иисуса повесим.
— Но у нас нет креста, — задумчиво проговорил казак.
— А мы его просто за руки верёвками натянем, — сказал Братухин и, заливаясь злой улыбкой, поглядел в глаза Михаила. Обнаружив в них страх, он насытился им и принялся за дело.
Они подошли к Михаилу с двух сторон, еврей встал и отступил, но побоялся хоть что-то предпринять. До конца не веря в слова офицера, он сдался почти без сопротивления. Кулаки и колени принялись месить его лицо. И, на время потеряв ясное ощущение реальности, он обнаружил, что его куда-то волокут. Бросили к трупу Крутихина лицом вниз, сверху кто-то сильно надавил на него, так что встать Михаил уже не мог, тем более холодный ствол оружия упирался в его спину.
Прижатый к полу, он всё же слышал, что в зале шли какие-то приготовления. Стоявший у буфета стол Братухин подвинул ближе и, чуть отопнув тело Тихона, установил прямо под свисающей с потолка цепью от некогда висевшей там люстры. Подставив стул, толстозадый офицер забрался на стол и продел в цепь один из заготовленных ремней. Затем, скомандовав казаку, вместе с ним поднял на ноги Михаила и продел его правую руку в заготовленную петлю.
— Что вы делаете? Что это за шутки? — от страха возмущался еврей, но его не слушали.
Туго затянув петлю на запястье, Братухин отодвинул стол и обежал колонну со связанными между собой крепкими кожаными ремнями так, что один конец обхватывал колонну, другой же, продетый через цепь в потолке, вытягивал кверху руку Михаила.
Братухин подозвал к себе казака, и они с силой вдвоём натянули верёвку так, что худой и лёгкий Михаил Кацмазовский, сам того не ожидая, вытянулся вверх и повис на одной правой руке. Он закричал от боли, но палачей это не остановило. Они затянули верёвку, и Михаил остался так висеть, издавая ужасные вопли.