— Я приду…
И про себя о том, что не мог он иначе. Они все издевались над ним годами. Они заслужили смерти… я должна была найти оправдание. Это сейчас я люблю его без всяких оправданий. Ненавижу смертельно и так же смертельно люблю.
— Придешь…да? — шепчет он и рывком прижимает меня к себе, — . Люблю тебя, девочка моя. До смерти люблю. Сдохну и все равно любить буду.
И так жутко это слышать, и в то же время по телу разливается кипяток. Он только что перерезал людей как скот… и шепчет мне о любви. Нежно шепчет, так же нежно, как и волосы мои гладит, и слезы вытирает пальцами…
* * *
Мать хлестала меня по щекам тыльной стороной ладони так, что перстень царапал кожу до крови.
— Дрянь! Ты мне все испортила! Ты мне все поломала! Где он? Это ведь ты помогла ему сбежать?
Не орет, а шипит, как змея. А я щеки руками зажала и в пол смотрю.
— Ты знаешь, что с нами теперь будет? Нас посадить могут! Ты ему помогла?
— Нет… я вообще не знаю, о чем ты!
Схватила меня за волосы и несколько раз дернула.
— Не лги мне! Это ты! Он сам не смог бы. На это деньги нужны и помощь извне. А ему больше некому помогать, кроме тебя, идиотки!
Она ударила меня еще раз.
— Ты, дура такая, не представляешь, что натворила! Его поймают и расстреляют. Он больше двадцати человек там перерезал! Это смертная казнь! Думаешь, вы сбежите? Его объявят в международный розыск.
Я расплакалась, зарывая лицо руками.
— Они меня изнасиловать хотели…он спас…
— Где он? Я помочь могу. Я же мать твоя, не забывай. Я вывезу его из города и спрячу, у меня связи есть, а ты одна не справишься и светиться тебе нельзя. Рассказывай, где он, и я что-то придумаю.
Я была так напугана, так юна, так сильно его любила, что я поверила ей. Я бы тогда позволила ей себя разорвать на куски ради него…И я привела их к нему. Убийц. Он смотрел мне в глаза, когда в него выстрелили…смотрел, а я орала "беги"…глядя, как он перескакивает через ступени, прижимая ладонь к ране на боку, удаляясь все дальше, как за ним бегут люди моей матери, и оседала на асфальт, понимая что наделала. После этого мать перестала быть для меня матерью. Она для меня умерла. В тот же день я узнала, что жду от Саши ребенка.
….Хриплый голос Евы Фицджеральд красиво ласкает слух, и по телу бегут мурашки. Я сама не заметила, как раздавила в руках ягоды и сок потек через пальцы по моему запястью. Ну вот и все. Он пришел за мной. Я дождалась.
ГЛАВА 21. Анжела Артуровна и Бес
Анжеле Артуровне пришлось собрать все свои силы в кулак, чтобы оторвать остекленевший взгляд от черно-белой записи с камеры, установленной напротив вольера нелюдя. В голове со скоростью света проносились мысли, одна ужаснее другой. Наполненные абсолютным разочарованием к своему ребенку. И от этого разочарования под кожей расползался холод отвращения к ней…к этой дряни, которая называла себя её дочерью. И в то же время Ярославская чувствовала, как сжимает легкие пламя костра, каждый вздох даётся с огромным трудом и, кажется, способен сжечь дотла все внутренности. Омерзение вновь и вновь подкатывает к горлу, обрушивается волнами с привкусом предательства и унижения. Доктор сама не замечает, насколько сильно стиснула свои аккуратные пальцы, до онемения. Лучше бы с собакой…лучше бы с последним бездомным, которые когда-то ошивались неподалеку от территории исследовательского центра вплоть до тех пор, пока их не стали ловить для проведения экспериментов. Подобие человека, жалкая пародия на него, опустившаяся на самое дно эволюции. Правда, даже этим убогим впоследствии хватило мозгов уйти из этой местности, после того, как бесследно исчезли десятки. А она…эта мелкая дрянь с подопытным…да в нём было больше от химии, чем от природы. Ярославская знала это точно. Она сама меняла его, как меняют вещи, усовершенствуя, убирая ненужные в целях ее исследования функции. Мало кто понимал это сейчас, но в этом нелюде теперь было гораздо меньше от человека, чем, например, лет семь назад.