Но пить с Максом сейчас, даже несмотря на обстоятельства, приятно. Мы меняем тему, как будто это был только предлог привезти меня сюда, оправдание встречи, и говорим об историях наших жизней, наших страхах и надеждах. Макс делится забавной историей о его бывшей. Я ничего не говорю о Джеймсе. Он говорит о своей маме, как он много лет назад пытался связаться с ней, но она не захотела и знать его. Я рассказываю о своей, о папе и сестрах, о том, как росла и как хотела помнить маму лучше.
— Мне жаль, — произносит он.
— Не стоит. Все нормально. Это было давно.
Попытка выглядеть беззаботной тщетна.
— Ты можешь рассказать мне все, — говорит Макс.
— О чем?
— О вещах, о которых ты ни с кем не говоришь.
— Откуда ты знаешь, о чем я говорю, когда ты не слышишь? — говорю я игриво, стараясь сменить серьезную тему, которой мы коснулись.
— Давай, я хочу знать секрет Люси Уиттекер.
Я сглатываю ком. Секрет…
Задумываюсь. А ведь есть кое-что, о чем я никогда не говорила ни с кем.
Я рассказываю, как после смерти мамы старалась сделать отца счастливым, хотя и не знала как. И как хотела почувствовать счастье сама. Я вспоминаю ужасные недели, когда папа не вставал с кровати и как я врала всем, кто заходил, что он просто вышел в магазин и все хорошо. Что отец никогда не говорил со мной о маме, но я и не настаивала, зная, что мы переживаем горе по-разному. Рассказываю, что после того, как сестры разъехались, мне самой казалось немыслимым уехать из дома и оставить отца одного, а потому я нашла работу по соседству, приносила все деньги в дом и даже платила женщине, которая приходила к папе играть в карты по вечерам, когда я работала. Как та женщина дала мне второе дыхание, когда со временем их дружба переросла в нечто большее, и переехала в наш дом тогда же, когда моя давняя школьная подруга Билл искала соседку в свою квартиру в Лондоне. В каком восторге я была оттого, что моя жизнь снова моя… но часть меня навсегда осталась там, в доме отца. Однако я умалчиваю о том, что было дальше. Как я пустилась в опасное приключение, не зная, чем оно может закончиться.
Макс выдерживает паузу, прежде чем сказать:
— Это так трогательно, что ты заботилась о своей семье.
Он ищет глазами мои глаза, взгляд их участливый, небезразличный.
— Любой поступил бы так.
Макс корчит рожицу, будто хочет сказать: «Ну не знаю».
— Они не переживают о тебе?
— С чего бы?
И снова это выражение лица. Но он наливает, и мы опять превращаемся в двух друзей, которые выпивают, не думая ни о чем пугающем, странном или печальном.
— Красивая одинокая девушка, предоставленная здесь самой себе, могла бы натворить всякого, — говорит он и ухмыляется, затем уточняет: — У тебя же никого нет?