— Последнее, есть ли у лидеров планы улучшения наших политических отношений, межгосударственных, прочих?
— Хуа искренно желает сблизить и улучшить взаимоотношения с нами. Хотя, первое время слов одобрения от него ждать не приходится. Сначала надо общее мнение ЦК сдвинуть в нашу сторону, а за этим и идеология сдвинется.
— Понятно. Сколько это времени займёт?
— После смерти Мао, в течение года, можно ожидать начало сближения позиций и доброй риторики во взаимоотношениях.
— Год. Хорошо. Будем ждать. Езжайте, господин генерал. Желаю вам удачи. Не утоните там, в потоке бурных политических событий.
— Спасибо, господин Директор.
— Донесения и отчётов жду каждую неделю.
Маккинрой кивнул головой в знак прощания и довольно бодро, довольный общим итогом разговора, вышел из кабинета.
Глава двадцать вторая
МАО — генерал ЧУ
«Ой-ё-ёй, ай-я-яй,
Где мой чёрствый каравай».
Да, шумные, народные демонстрации и грандиозные, опять же, народные и всенародные митинги в поддержку здоровья, идей, великолепия, самого Величайшего из Величайших, неподражаемого, неповторимого, вечного, дорогого Председателя, Кормчего, Вождя всех народов и Верного Товарища МАО; построившего величайшую, мудрейшую, законнейшую державу мира; прошли в традиционном, высоко организованном, весёлом порядке. Все были удовлетворены, все рады. Все хлопали в ладоши, в едином патриотическом порыве бросали вперёд руки в крепко сжатых кулаках: и кричали, кричали, и ещё раз, по сто раз кричали, захлёбываясь в собственном ура патриотическом крике. Даже тяжело больной Председатель был искренне рад и душевно доволен. Он был на пике, высоте своего морального, то есть, по исторической истине — аморального — внутреннего счастья.
Под звон громких фанфар прошел и пленум партии Китая. Скромный, порядочный Дэн Сяопин, без лишнего шума и злобных выпадов, был снят со своих высоких партийных и государственных постов: отправлен в отставку. Но что интересно: как обычно в таких случаях, случавшихся ранее, к нему не были предприняты никакие репрессивные меры, даже не отрубили голову. Семью не трогали. Что и дало повод думать, что Председатель Мао насытился, душевно успокоился и крови никому, в настоящее время не желал. Не желал, и хорошо. Людям всё хорошо, лишь бы не было войны, и не сажали в тюрьмы родных и близких.
И вот сейчас, на конспиративной квартире, Дэн, с нескрываемой досадой и опасением, говорил генералу Чу.
— Почему, зачем Председатель меня сделал политическим козлом отпущения? Почему? В личных беседах, в разговоре со мной, он мне так много говорил хорошего, увещевал в добродетели, поддерживал в борьбе против его же супруги. Ведь Цзин большее зло. Он её сам побаивается.