– Ты что, забыл, как пытали мальчика, свидетелем чего был Мильтон?
Тут Рульфо понял, что он хочет сказать. Его даже удивило, что сам он не додумался. Его старый профессор, может, и не в лучшей физической форме, но надо признать, что мозги у него работают с прежним блеском.
Они прошли по длинному коридору и повернули в другой, тот, где располагалась комната больного. Сесар, однако, остановился перед другой дверью:
– Погоди. Хочу кое-что тебе показать.
Он отворил ее легким нажатием, без единого звука; одновременно замигали и загорелись люминесцентные лампы в потолочных плафонах. Это была небольшая комната, без окон, с голыми, тщательно выбеленными стенами. Рульфо тут же вспомнилась синяя комната Лидии Гаретти, но в этой не было ни гардин, ни ковров; практически всю ее площадь занимало нечто вроде бассейна или круглой ванны. Сооружение походило на джакузи, хотя никаких кранов в нем не было, борта казались слишком низкими, а по центру располагался огромный сток, забранный решеткой. Там было холодно, как в леднике.
– Ну, что ты об этом думаешь? Я обнаружил это случайно, сегодня утром. Сооружение относительно новое.
С этим Рульфо был согласен. Комната производила впечатление какой-то поздней и избыточной пристройки, словно ради нее снесли стену, нарушив первоначальную симметрию дома, и все только для того, чтобы втиснуть сюда эту каморку, бог знает для чего предназначенную. Огромных размеров решетка на полу, с ее уходящими во тьму отверстиями, внушала ему какое-то беспокойство. Сесар вновь закрыл дверь, и, пока он это делал, свет на потолке погас.
Прежде чем войти в комнату Раушена, они заглянули внутрь, желая удостовериться, что там нет никого, кроме больного. Все как будто выглядело так же, как утром. Даже тишина, глубокая, кладбищенская, не слишком отличалась от той, которую они застали здесь во время первого визита. Но когда Сесар щелкнул выключателем, включив единственный источник света в этой комнате (настольную лампу на тумбочке), они, остолбенев, тут же смогли удостовериться в том, что ошибались.
Ничто здесь не оставалось таким, как раньше.
– Боже мой! – прошептал Рульфо.
Секунду они стояли как вкопанные, не сделав и шагу вперед. Только смотрели широко открытыми от ужаса глазами, словно стараясь понять, что все это значит.
С тела Раушена была снята простыня, а его ночная сорочка задрана до паха. Тонкая трубочка капельницы оказалась вырванной из вены на руке, а все провода и датчики отсоединены от головы.
Но хотя некоторые приборы теперь не были к нему подсоединены, гораздо больше стало того, что было