.
Ножницы и ланцеты различных форм и размеров пронзали тощую плоть его ног. Голени были в нескольких местах просверлены. Тот, кто совершил это надругательство, несомненно, воспользовался маленькой дрелью, которая валялась на полу. Изверг не поленился воткнуть в полученные отверстия гвозди, а также просверлил в нескольких местах коленные чашечки. Но самое жуткое творилось в паху: множество хирургических инструментов, втиснутых в уретру и анус, стальным букетом торчало из чудовищно распухших и растерзанных сфинктеров. То, что не было покалечено, было сожжено. Обгоревшие спички и сигареты безмолвными палачами валялись по всей постели. Все свидетельствовало о том, что никто не торопился – то, что делалось, делалось со зловещей медлительностью, почти терпеливо: раны не походили на нанесенные внезапно, они явились результатом некой злонамеренной игры садистов, словно пазл наоборот, совершаемой над беззащитным телом.
«Медсестра. Санитар. Их холодные взгляды. Их хохот».
Рульфо, склонившийся над лицом старика, отпрянул, скривившись. И немедленно ощутил, что желудок его провозглашает свое первенство среди внутренних органов; он стал, конечно же, намного важнее, чем мозг, который отказывался думать.
– Я думаю, что… ему отрезали язык.
Внезапно Рульфо почувствовал, что сейчас его вырвет. Его охватил озноб, ладони стали влажными. Взглянув на Сесара, он убедился, что и его состояние немногим лучше.
– Давай выйдем на минуту, – сказал Сауседа, лицо которого покрывала восковая бледность. А как только они оказались в коридоре, предложил: – Давай несколько раз глубоко вздохнем. Иногда помогает.
Так они и сделали. Избавившись от тела Раушена перед глазами, находясь в «другой» атмосфере, Рульфо почувствовал, что позывы к рвоте постепенно отступают.
Голова у него кружилась. Страшно хотелось выпить, хотя бы воды, однако за бутылку виски он отдал бы в тот момент что угодно.
– Нам нужно проверить еще одну вещь. – Сесар набрал в легкие воздуха, а потом медленно его выдохнул, словно выполняя инструкции тренера по гимнастике.
И они вернулись в комнату, где их взорам предстал истерзанный труп Раушена. Сесар приподнял рубаху, обнажив живот. Выше лобка следы насилия отсутствовали, зато их взору предстало нечто другое.
– Вот оно, – произнес Сауседа каким-то странным голосом.
Стихотворная строка извивалась вокруг пупка, делая практически два полных витка спирали. Написана она была прописными буквами, корявым, но вполне читаемым почерком, синими чернилами, которые до сих пор не просохли.
MIXT WITH TARTAREAN SULPHUR AND STRANGE FIRE