от того, что ты со мной сотворила… – В эту секунду лицо его приобрело рубиновый цвет хорошего красного вина и покрылось волдырями свежих ожогов. – Мне было так больно, как ты и представить себе не можешь… – Глаза его одновременно лопнули, как воздушные шарики на детском празднике, затопив глазницы кровью, вылившейся на нее. В его штанах взорвалась алая гвоздика. – Чего ты отворачиваешься? Ведь это ты, ты сделала со мной все это… – Толстая шея раскрылась, как вторая улыбка, и показались артерии, нервы, мышцы. Кровь запеклась, кожа сморщилась и приобрела другой оттенок. Повалил смрад. – Но знаешь, что я тебе скажу?
Труп Патрисио разлагался у нее на глазах с невероятной скоростью. Язык, синий, распухший, едва помещался во рту.
– Кое-ктт-то помог мне возввв-вратиться…
Одной рукой он расстегнул молнию на куртке. И девушка увидела выведенные у него на груди слова: «Жених и невеста да пребудут в вечности».
В комнате рядом с Патрисио появилась еще одна фигура. Черные очки и улыбка делили это лицо на равные части. И когда он протянул руку к девушке, она испустила свой последний крик.
В какой-то момент он решил, что стоит на ногах. И ему показалось очень странным видеть стулья на стенах. Потом он окончательно проснулся и заворочался в отвердевшем океане постели. Слышались удары его сердца и мелодичные хрустальные звуки далекого рояля.
Он не чувствовал ни боли, ни недомогания. На нем его обычная одежда. Он в большой, слегка обшарпанной комнате. Однако последним местопребыванием, о котором он помнил, был заваленный мусором темный склад при выезде из Мадрида, и он понятия не имел, где он сейчас и как сюда попал. Он поднялся и подошел к окну. Густые кроны деревьев выстраивались рядами аллей в осеннем саду. Где-то за ними светило солнце.
Он подумал, что дверь, должно быть, на замке, но она оказалась незапертой. После того как он ее отворил, слух его наполнился музыкой Шопена. Увидел ведущую вниз лестницу. Спустился по ней и оказался в гостиной. Какая-то девушка, сидя спиной к нему, одолевала трудности классической музыкальной пьесы. Волосы золотым каскадом падали вниз, скрывая табурет, на котором она сидела. Кроме девушки, в гостиной была еще одна дама: в старом кресле-качалке медленно покачивалась грузная сеньора преклонных лет с очками в металлической оправе на носу, в кремовом джемпере и прямой юбке.
Увидев Рульфо, она поспешно встала:
– Сеньор Рульфо, как приятно вас видеть! – и протянула ему руку.
Он пожал ее, отметив наличие волос на тыльной стороне кисти. Похоже было, что перед ним переодетый в женское платье мужчина. Свинцовые белила ее макияжа выглядели почти комично, особенно в сочетании с ярко-красными губами и сыплющимися с черных ресниц крошками туши. Темно-каштановый парик был весь в мелких буклях. На шарообразном бюсте блестела брошка – что-то вроде козлиной головы. Вопрос был задан на прекрасном испанском с легким французским акцентом и с визгливыми нотами в голосе, имитирующем женский.