– Да, был рядом с вами еще один человек, тоже без сознания. Женщина. Кто она – мы не знаем. Документов при ней не было, и она до сих пор в коме.
взглянул на нее
– Можете мне ее описать?
– К сожалению, нет, я ее не видел. Она в реанимации, ею занимаются другие специалисты. Мы полагали, что вы сможете сказать нам, кто она такая…
– Мне нужно ее увидеть, – произнес он, сглатывая слюну.
– Увидите.
Он подумал, что вариантов два. Его заверили, что она не ранена, но это ни о чем не говорило. Может статься, что все то, что, по его мнению, произошло с Сусаной, было неправдой (и он молился, чтобы так и было). Второе виделось ему менее вероятным. Зачем бы им оставлять в живых Ракель, если было совершенно ясно, что они сгорали от желания растерзать ее на куски?
Нет, эта женщина не может быть Ракелью. Это абсурдно. И жестоко. Лучше бы она была мертва.
Взглянул на нее.
Она лежала неподвижно, прикованная к постели зондами, капельницами и проводами. Глаза были закрыты. Он сразу же узнал ее.
– Вы ее знаете? – спросил Техера.
– Нет.
И ему подумалось, что после всего пережитого это было правдой.
В понедельник утром Мерче, сестричка с длиннющими ресницами (всех медсестер он знал по именам, а врачей – только по фамилии), сообщила ему, что его переводят в другое место – более спокойное, чем палата интенсивной терапии. Мускулистый санитар с плоским и круглым, как лунный диск, лицом катил его кресло с осторожностью шофера лимузина. Новая его палата, расположенная на другом этаже, была очень уютной – настолько, насколько вообще может быть уютной больничная палата: узкая кровать, тумбочка и окно с откидной фрамугой, небо в которой напоминало живописное полотно в раме, изображающее грозу. Наступившая тишина способствовала тому, что он сразу же провалился в пучину тяжелого сна, пробуждался от которого почти что крича, потому что снилась ему змея: своим языком она выводила на его лице стих Хуана де ла Круса и разворачивала свои маслянистые кольца, стремясь проскользнуть в пустую глазницу
«Хватит. Пердеж мозгов».
Это внезапное воспоминание заставило всплыть в его памяти имя. Он поговорил с доктором Техерой и попросил его позвонить этому человеку.
Посетитель явился неожиданно, в тот же вечер. Он уже стал думать, что снова видит сон, потому что вдруг в золотистом полумраке своей палаты (только тусклая лампа на тумбочке) разглядел седые волосы, аккуратно подстриженную бородку, широкое лицо и мощное тело доктора, глядевшего на него с необъяснимым спокойствием.
– Вошли наконец?
Он сразу же понял, на что тот намекает, но отвечать не захотел. Бальестерос подвинул стул и с усталым вздохом опустил на него свое большое тело.