– Действует, – объявила Ракель. – Она прикреплена к тебе твоими стихами. Когда вы снова собираетесь? – повторила она свой вопрос.
Дама номер тринадцать обвела их взглядом. Края ее век окрасились кровью.
– Твои дни сочтены, Ракель. – Голос ее звучал шелестом палой листвы.
– Отвечай.
– Тебе это ничем не поможет, даже если ты узнаешь. Будь у тебя допуск, что ты сделаешь?..
– Прочитай следующие четыре стиха, Саломон.
Его голос зазвучал с новой силой:
Твои черные волосы
И нежный зеленый взор —
Все укрыл
Туман воспоминаний.
На лице, которое раньше было лицом Беатрис Даггер, читались теперь замешательство и страх. Она раскачивалась взад-вперед, обхватив себя руками. По-видимому, ей было больно. Кроме всего прочего, она вдруг резко исхудала: на спине, как при отливе, проступил рельеф позвонков и ребер.
– Боже мой! – прошептал Бальестерос.
– Скажи мне, когда и где вы вновь собираетесь.
– Через четыре ночи… – Даму била дрожь, но она снова улыбнулась. – Слишком скоро для тебя, не так ли, Ракель?..
Девушка взглянула на мужчин, придя в отчаяние от этого известия, но они вряд ли слышали ответ: словно под гипнозом, смотрели они на этот призрак с мокрыми волосами, худущий, синеватого оттенка, заключенный в круг на полу.
– Где вы собираетесь?
– Ты и сама догадаешься где, даже если я не скажу.
– Мы получим доступ?
– Он у вас есть. Но ты еще пожалеешь об этом. – И обратила изможденное лицо к Рульфо. – Она ведет вас на смерть.
– Ты ошибаешься, – произнес Рульфо. – Мы уже там.
Они вышли на кухню поговорить. Ракель уверяла, что они ничем не рискуют – убежать из этого круга не в ее силах. Некоторое время все трое молчали. Смотрели в потолок, на стены или друг на друга. Все были на пределе сил – и физических, и душевных; только девушка, казалось, была еще бодра, хотя и утратила бо`льшую часть свойственного ей присутствия духа.
– Через четыре ночи, – тихонько проговорила она. – Только четыре ночи. Сага, скорее всего, что-то подозревает и перенесла собрание на более ранний срок. Она имеет на это право в исключительных случаях.
Слова ее не произвели сильного впечатления на мужчин.
– А что теперь? – спросил Бальестерос.
– Мы должны изгнать ее.
Послышался сильный глухой стук. Ракель их успокоила:
– Это она нервничает, но удрать не сможет.
Бальестерос набрал в грудь воздуха и взглянул на Рульфо. Тот выглядел наиболее измотанным. Доктор хорошо знал это выражение: он видел его на лицах бесчисленных жертв трагических происшествий и пациентов с неизлечимыми заболеваниями. Это было лицо того, кто утратил нечто важное, невосполнимое. Пальцы его были сцеплены, а взгляд устремлен в пол. И тут он поднял глаза: