– Так разве я ее обижала, Бог мне свидетель! – ударила себя в грудь Зоня.
– Тогда иди. И еще знай, что Антоний ее любит, как родную дочь. Как же это?.. С ним несчастье случилось, а я как раз пожалею куска хлеба и крышу для этой девушки?.. Побойся бога, Зоня. Иди уже… иди…
– Отчего ж и не пойти? Пойду.
Зоня побежала в пристройку. Ее обида уже прошла, а может, подействовала мысль о том, что девушка не будет ее соперницей, потому как, вестимо, имея выбор между старым Антонием и Василем, молодым и богатым, она скорее за него и пойдет. Наверняка и в самом деле эта мысль так растрогала Зоню, что она стала просить прощения у Марыси, обнимать и целовать ее.
– Ну что ты, не плачь, я для тебя на все готова, только б ты из-за меня слез не лила. Хочешь мой зеленый платок в цветах? Если хочешь, я тебе его отдам… Ну, не плачь, не плачь…
Она гладила девушку по спине, гладила мокрое от слез лицо и руки, пока Марыся наконец не успокоилась. Когда обе женщины вместе пришли в кухню, обо всем происшествии разговоров больше не было.
Но, несмотря на это, несмотря на теплое отношение и заботы, которыми вся семья мельника окружила Марысю, ее чувствительная совесть, раз пробудившись, уже не давала ей покоя. Ее неустанно терзали мысли о том, что она стала обузой для этих людей, что пользуется их добротой, не имея возможности чем-то отблагодарить за нее. Она много раз предлагала свою помощь по хозяйству, но женщин тут было достаточно, и ни одна не позволила ей помочь себе.
Поэтому Марыся продолжала мучительно думать о том, куда бы ей пристроиться, и все яснее понимала, насколько она беспомощна. А чтобы куда-то уехать без гроша в кармане, и речи быть не могло. Оставалась только слабая надежда, что госпожа Шкопкова возьмет ее обратно к себе.
Незадолго до Рождества Марыся наконец выбралась в городок. Она вышла из дома довольно поздно, чтобы не появляться в Радолишках днем. Не хотела попадаться людям на глаза.
Поэтому, когда она оказалась перед домиком госпожи Шкопковой, уже смеркалось.
А тут как раз появилась и сама хозяйка.
– О, Марыся! – с деланной сердечностью поприветствовала она девушку и впустила ее в дом. – Как ты себя чувствуешь, дорогое дитя?
Марыся поцеловала ей руку.
– Спасибо вам, теперь уже совсем хорошо, но ведь чуть не умерла.
– Да, да… Надо бы зажечь лампу…
– Сейчас зажгу. – Марыся бросилась было, чтобы услужить хозяйке, но Шкопкова сама взяла спички.
– Нет, оставь. У себя в доме уж позволь мне самой, – с явным нажимом произнесла Шкопкова. – А я знаю, что чуть не умерла. Что ж, это по твоей собственной вине. Я свой долг исполнила. И предупреждала тебя, что ничего хорошего из этого не выйдет. Не послушалась ты старой Шкопковой. Да… так вот… Ты, верно, за вещами пришла?