По залу прошел громкий шум, а когда все стихло, адвокат Корчинский продолжил:
– И еще одно обвинение предъявлено было этому старцу, в жизни которого до сих пор не было ни единого пятна, человеку, которому без колебаний доверяла даже подозрительная обычно полиция: он совершил кражу. Да. Его соблазнил блеск точных сияющих хирургических инструментов, и он их украл. Правда, поначалу он попытался уговорить хозяина дать эти инструменты ему на время, а уж когда получил категорический отказ, украл их. А для чего он сделал это?.. Что толкнуло этого честного человека на преступление?.. При каких обстоятельствах и по какой причине он посягнул на чужую собственность?..
Оказывается, в это самое время в той самой комнате умирала на столе молодая девушка, только-только расцветшая жизнь погружалась в бездну смерти, а он, Антоний Косиба, знал, чувствовал, понимал, что без этих блестящих инструментов он не сможет оказать ей действенную помощь. Я спрашиваю вас: как должен был поступить Антоний Косиба?..
Пылающим взором адвокат обвел зал.
– Как он должен был поступить?! – воскликнул он. – Как поступил бы каждый из нас на его месте?! И на это есть только один ответ: каждый из нас сделал бы то же самое, что и Антоний Косиба, каждый из нас украл бы эти инструменты! Каждому из нас совесть подсказала бы, что это его долг, моральный долг!
Он ударил кулаком по столу и, возбужденный, умолк на мгновение.
– В давние времена в Австрии, – продолжил он, – существовал один необыкновенный военный орден. Его давали за странные поступки: за неподчинение приказу, за нарушение дисциплины, за бунт против субординации. Это был один из высших и реже всего присуждаемых орденов, но считался он самой почетной наградой. Если б польские суды имели право не только наказывать, но и награждать людей, именно такой орден за нарушение закона должен был бы украшать грудь Антония Косибы, когда он выйдет из этого зала.
Но поскольку такой награды, к сожалению, у нас не существует, пусть ему послужит наградой то, что каждый честный человек будет считать для себя честью пожать его натруженную испачканную руку, самую чистую руку на свете.
Корчинский поклонился и сел.
Профессор Добранецкий не без удивления заметил явно выраженное волнение на его лице с полуприкрытыми глазами. Впрочем, профессор и сам был тронут, как и вся публика. Один из судей раз за разом легко потирал согнутым пальцем уголки губ. Другой не поднимал глаз от бумаг.
Казалось, оправдательный приговор был предрешен, тем более что прокурор отказался от ответной реплики.