Да, войти туда, в судебный зал, и громко объявить, что этот знахарь – профессор Рафал Вильчур, означает отказаться от всех собственных достижений и завоеваний, от собственных должностей. Перечеркнуть самый славный период своей карьеры и добровольно отречься от всего, что он так полюбил…
И еще одно. В написанной им биографии профессора Вильчура был один небольшой эпизод, который Добранецкий за столько лет так и не смог забыть и которого не мог себе простить, считая его возмутительным проявлением тщеславия. Описывая случай в университетской клинике, он солгал, приписав себе заслугу некоего смелого, но оказавшегося верным диагноза. И теперь еще он краснел, когда вспоминал о том давнем вранье, глупом и ненужном.
А обман этот, пусть мелкий и, в общем-то, малозначительный, разоблачить мог только один человек – профессор Вильчур.
Он мог его разоблачить… но только в том случае, если Вильчур снова обретет память…
Руки и ноги профессора Добранецкого заледенели, в висках бешено пульсировала кровь.
«Как поступить?..»
Совершит ли он подлость, если ничего не скажет?.. Будет ли трагедией для Вильчура остаться в том положении, в каком он жил до сих пор, ведь он должен был уже привыкнуть к нему, разве нет?..
«Это же просто совпадение, что Корчинский именно меня вызвал свидетелем! И я, тысяча чертей, совершенно случайно согласился! Если б не это… Антоний Косиба до смерти остался бы Антонием Косибой и вовсе не чувствовал бы себя пострадавшим».
Вот именно! Это и должно стать истинным мерилом и проверкой справедливости. Если кто-то не знает, что с ним поступают несправедливо, то и нет никакой несправедливости. Вильчур не осознаёт, что был кем-то другим, и считает свою судьбу вполне естественной и закономерной. Нет счастья без его осознания, как нет и несчастья…
В коридорах раздался резкий звук звонка.
– Прошу встать! Суд идет! – донесся из зала голос секретаря суда.
Добранецкий услышал, но не сдвинулся с места. В зале читали приговор.
«А что будет, если его осудят?» – пронеслась в его воспаленном мозгу мучительная мысль.
Он сжал кулаки.
«Нет, этого не может быть, его не осудят», – твердил он себе.
Вскоре из зала донесся рокот голосов, шум отодвигаемых стульев и какие-то крики. Двери открылись. Публика выплеснулась в коридор.
По выражениям лиц этих людей нетрудно было понять, что приговор был оправдательный. Добранецкий с облегчением вздохнул. Ему показалось, что весь груз ответственности спал с его сердца.
Публика из зала проходила мимо него, громко разговаривая и жестикулируя. Мужики в кирпичного цвета тулупах, врачи, адвокаты, мельник с сыном, супруги Чинские. Последним в окружении самой большой группы людей шел знахарь Косиба со своим адвокатом, молодым Чинским и его невестой.