Солнце сияло на чистом небе, с полей веял свежий ароматный ветерок, а на сердце было легко и радостно.
В будние дни магазин закрывали только после семи. В помещении его было невыносимо жарко. Недавно посаженные на площади молодые деревца почти не давали тени, стены нагревались так, что все табачные изделия надо было на день относить в подвал, чтобы они не рассохлись и не рассыпались мелкой крошкой. Зато по вечерам Марыся спешила закрыть лавку и, прежде чем вернуться домой, еще бежала на Жвирувку. Это была мелкая речонка, которую летом курица могла перейти вброд, не замочив перьев, но в двух местах, перед шоссе и за костелом, речка разливалась двумя большими и достаточно глубокими прудами. Перед шоссе купались мужчины, а за костелом – женщины, в основном молодые девушки.
После купания оставалось еще довольно времени, чтобы помочь госпоже Шкопковой по хозяйству, а потом засесть за книжку. В приходской библиотеке Марыся уже давно все книжки перечитала, как и те, что были в небольшой библиотеке при местной школе. Но иногда ей удавалось взять у кого-нибудь из немногочисленной интеллигенции городка роман или томик стихов. Ей вечно не хватало чтения. Многие книги девушка знала чуть ли не наизусть, среди них даже две на французском и одну на немецком; последнюю перечитывала чаще других, чтобы не забывать язык.
Старый потертый том стихов Мюссе на французском был собственностью бывшего ксендза. И именно он был у Марыси в руках, когда однажды в лавку вошел постоянный и милый гость – знахарь с мельницы.
– А что это вы читаете? – поинтересовался он.
– Это поэзия, очень красивая поэзия… Стихи. Но на французском.
– На французском?..
– Да, дядюшка. Их написал Мюссе.
Знахарь повернул книжку к себе, склонился над ней, и Марысе показалось, что он пробует читать. Его губы едва заметно двигались, но вскоре он выпрямился.
Он был бледен, а глаза его точно помутнели.
– Что с тобой, дядюшка? – слегка напуганная, удивленно спросила Марыся.
– Ничего, ничего… – Он потряс головой и сжал виски.
– Сядь, дядя. – Девушка выбежала из-за прилавка и пододвинула ему стул. – Сегодня страшная жара, вот тебе и стало плохо.
– Да нет, успокойся, деточка. Уже все прошло.
– Ну и слава богу. А то я перепугалась… А что касается книжки, то ты только послушай, какой это красивый язык. Я думаю, его можно и не знать совсем, а все равно почувствуешь его красоту, особенно в стихах.
Она перевернула несколько страниц и начала читать. Если б она хоть на мгновение оторвала глаза от книги, то сразу бы поняла, что с Антонием Косибой происходит что-то неладное. Но ведь она читала прежде всего для себя самой. Наслаждалась плавностью и звонкостью строф, легким ритмом и трогательным содержанием – описанием чувств поэта, оплакивающего отчаяние двух сердец, неумолимо разлученных слепым капризом судьбы и пылающих слабеющим огоньком тоски и надежды, ставшей единственным смыслом и сутью их существования.