Я не раз видела, в каком состоянии заключённых выпускают оттуда. Одну женщину продержали в подвале на хлебе и воде двадцать восемь дней, хотя правила запрещали удерживать там заключённых больше двух суток. Несчастную пришлось выносить на носилках; руки и ноги её распухли, тело покрывала сыпь. Мне становилось дурно от одних только её рассказов о подвале, и вот теперь я сама очутилась здесь, но всё, что я слышала раньше, не шло ни в какое сравнение с действительностью. В камере не было ничего из обстановки; лежать или сидеть приходилось на холодном каменном полу. Сырые стены довершали ужасающую картину. Но хуже всего оказалось полное отсутствие свежего воздуха и света — вокруг царила непроницаемая темнота, такая густая, что я не видела собственных рук. Мерещилось, что падаешь в бездонную яму. «Испанская инквизиция возродилась в Америке», — вспомнила я слова Моста. Он не преувеличивал.
Дверь захлопнулась, но я так и стояла на пороге: было страшно сесть или прислониться к стене. Я нащупала дверь. Чернота постепенно рассеивалась. Вскоре я услышала чьи-то шаги, а потом — скрежет ключа в замке: пришла надзирательница, мисс Джонсон, которая напугала меня в первую тюремную ночь. На деле она оказалась добрейшей женщиной, скрашивавшей безотрадные дни заключённых. С первых дней мисс Джонсон незримо для начальства опекала меня. По ночам, когда все засыпали и в тюрьме воцарялась тишина, мисс Джонсон приходила в больничную камеру. Я клала голову ей на колени, а она нежно гладила меня по волосам и пересказывала новости из газет, стараясь отвлечь от плохих мыслей. Одинокая женщина, никогда не знавшая любви мужчины, не имевшая ребёнка, стала для меня настоящей подругой.
Чтобы я могла хоть как-то пережить ночь, мисс Джонсон принесла складной стул и одеяло. Она пообещала сварить мне горячего кофе и оставить дверь приоткрытой, чтобы запустить немного воздуха. «Мне очень больно видеть всех вас в этой ужасной дыре. Но я почти никому не могу помочь: женщины не умеют держать язык за зубами. А ты не такая, я знаю».
В пять утра моя подруга забрала стул с одеялом и закрыла дверь. Но подвал больше не угнетал меня. Человечность мисс Джонсон осветила тьму.
Внезапно за мной пришли и отправили обратно в больницу; оказалось, что уже полдень. Я занялась привычной работой. Уже потом я узнала, что доктор Уайт потерял меня, а узнав, что меня наказали, потребовал отменить заточение.
В первый месяц заключения в тюрьме свидания запрещались. Теперь же ко мне мог прийти Эд, и я одновременно ждала этого момента и страшилась его: в памяти вставала та ужасная встреча с Сашей. Но в Блэквелл-Айленд всё оказалось по-другому. Вместе с другими заключёнными меня привели в комнату, где нас ожидали родственники и друзья. Охранников не было, и все женщины так радовались своим посетителям, что на нас с Эдом никто не обращал внимания. Но мы, стеснительно держась за руки, всё время свидания проговорили на отвлечённые темы.