Вот он и попробовал. Но ему это не очень понравилось. То есть очень понравилось, но быстро надоело. И поэтому теперь он затем делал маникюр, одевался и непременно на таксомоторе ехал завтракать в заведение.
Например, в «Пингвин». Мороженого там отведывал с различными сиропами и кофе-гляссе. Иногда в «Цыплята табака». Съедал-таки Кир цыпленка табака! Пятнадцать рублей, да уж; но искусство, которое наступало затем, требовало жертв. Наступало оно затем, и вот уже он неспешно гуляет по набережной или в парке, совершенствуя плоды любимых дум. С удовольствием посещал оперный театр, тпр-р-р. Зарапортовался! Академический театр оперы и балета, то наслаждаясь золотом его убранства, то заглядываясь на ножки хорошеньких балерин, хотя их трудно было разглядеть в то, что тут принято называть биноклями, зато сам прибор стильный, резной, хотя, конечно, не кость, совдейский пластик, но тьмы низких истин нам дороже нас возвышающая ложь.
Ночами он писал. То есть во всем вел себя как Пушкин. Ну и не только Пушкин. Писал вот, стоя за конторкой, как Гоголь. Но тоже не совсем. Потому что во время письма непременно пил крепчайший горький чай, притом холодный — как Леонид Андреев. Пил терпкое и таинственное вино, как Блок, благо мамочкин бар позволял. Пил коньяк, как Аполлон Григорьев, и именно у него позаимствовал чрезвычайно понравившуюся ему фразу «вонзить в себя рюмку коньяку». Под хорошую закуску пивал и водку, как Куприн. В общем, вел себя, как отъявленный Тютчев и поэты его узкого круга. В чем только ему удавалось, в том и вел.
Удавалось же, к сожалению, далеко не во всем. Не удавалось, например, знакомиться с незнакомками и возить их в нумера, потому что никаких нумеров-то и не было. Это чрезвычайно его огорчало и, уж конечно, не прибавляло любви к Совдепии. Потому что чертова эта Совдепия заняла всю территорию его любимой России и все испоганила.
Не стало нумеров, да и незнакомок-то нормальных не стало. Были какие-то женщины, даже, говорят, проститутки, но даже и проститутки в Совдепии какие-то ненастоящие. Нет чтобы медленно пройдя меж пьяными, сесть у окна. И чтобы в кольцах узкая рука, и шляпа с траурными перьями. И вуалетка. А Кирюша бы поглядел на нее и послал ей черную розу в бокале золотого, как солнце, аи. И при этом должна играть какая-нибудь там румынская скрипка. А что в Совдепии? Рестораны зовут кабаками. Это положительно оскорбляло Кирилла Владимировича. Кабаки — это у застав, для простонародья, а ресторан — он от французского слова произошедши и предназначен для чистой публики. И в настоящей России в ресторане действительно была бы чистая публика, а не хачики, армяшки и жиды, как в этой стране. И играла бы румынская скрипка, а не эти ублюдочные мелодии и ритмы зарубежной эстрады в исполнении доморощенных вокально-инструментальных лабухов, фу.