Впрочем… Кажется, каждая пятая женщина Яса бралась за меч в минувшей Бойне. Ну, во всяком случае, так говорят.
Энум ударил ладонью по парапету высокой башни в донжоне и цокнул, не сводя глаз с пурпурного знамени Волкодавов Яса.
– Ахтанат, – обратился слуга, выскользнувший из тени лестничного проема.
– Чего тебе?
– Тан Ниитас требует вас к себе, говорит, тану Яввуз прибывает, до́лжно встретить.
– Я сейчас приду. – Энум отмахнулся.
– Тан Ниитас велел немедленно.
Энум вновь поджал губы, приняв совсем уж брезгливый вид. Скорей бы уж помер этот старикашка, прости Праматерь. Трудно с ним, никак не поймешь, чего хочет, что удумает, куда отправит.
– Ахтанат? – позвал слуга.
– Да иду я, – буркнул Энум и тяжело ввалился на лестничный спуск.
Прошло немногим больше года с тех пор, как они шли здесь в прошлый раз. А чувство такое, будто полжизни минуло. Или вся.
Гистасп оглядывал стены коридора, лица охранников, спину танши. Ровную, прямую, но его не обмануть – Гистасп мог поклясться, танша и сама вспоминает прошлый визит к Сиреневым, и от этого тревога в ее груди растет.
– Дорогая вну-учка! – растягивая слова, Иден Ниитас открыл объятия. Он сбрил хлипкие усы, но в целом остался все таким же маленьким, сморщенным и – даже издалека видно – злобным. Однако Бану стала его исключением, которое не подлежало суждению, упреку или похвале. И по тому, как Бансабира откликнулась, как вошла в объятия старика, как чмокнула обвисшую щеку, Гистасп понял, что искренние чувства танши совсем не такие, какими их хотели бы видеть многие.
– Уважаемый тан. – Бану отступила на шаг и коротко поклонилась.
– Ну стоит ли так официально, хм, да, – протянул Иден, возвращаясь на место и улыбаясь до такого прищура, от которого его ссохшаяся физиономия начинала напоминать лисью. – А, стоит ли, я спрашиваю? – почти философски интересовался тан. – Не лучше ли просто, по-семейному? Лучше ведь, да? Ах, Бану!
Бансабира улыбнулась.
– Как пожелает мой досточтимый дед. Дядя, – кивнула она Энуму.
Тот отозвался скомканно:
– Угу.
– Ну-ну, Энум, все же повежливее, перед тобой тану, а ты, хм-хм, пока что ахтанат.
На взгляд последнего, Иден захихикал премерзко. Чтоб он подавился! И, будто услышав пожелание сына, Иден закашлялся. Бансабира потянулась поддержать деда, но тот отстранил женщину жестом.
– Да ладно, дедушка, вы ведь сами сказали, что можно по-простому, как в семье.
– Сколь бы ни была коротка дистанция, нельзя отказывать человеку в уважении, – заметил Иден, не прекращая ехидно щуриться.
Бану на это никак не отреагировала, продолжив здороваться с родственниками. Энум надулся и молчал. Свита танши кланялась вместе с госпожой.