- Грешила: уж не загнать ли его хочет Костька, на какие свои поделки-модельки… Ну вот и доставила сама, убедиться хотела,- громко проговорила она мне на ухо.
Для этих громоздких предметов и для Игорькова бабушкина узла пришлось выделить обозных, которые попеременно и тащили за отрядом трубу, узел, а двое, взяв за ручки,- блестящий, как закатное солнце, самовар.
И вот - странное явление - ребята, неохотно тащившие эти тяжести, наперебой желали понести на закорках малыша. И при желании он мог бы доехать до лагеря верхом, но задорный пацаненок вырывался и все стремился забежать вперед.
За нами, как за странствующим цирком, долго бежала, хохоча и улюлюкая, толпа поселковых ребятишек.
КАК БЫЛА ПРОСЛАВЛЕНА ЩЕДРОСТЬ ИГОРЬКА
Такие вот непредвиденные обстоятельства испортили нам всю торжественность нашего выхода и сладость первых шагов далекого похода.
От Симоновской слободы до самого привала я шел рядом с отрядом, таща на спине тяжеленнейший узел и обливаясь потом под тяжестью котлет, пирожков и жареных кур, ножки которых торчали наружу.
Надо мной ребята не смеялись, но перешептывались по поводу Игорька. Слыша роковые слова «мамин сынок», «сластена», «обжора», я понимал, что внучек может быть загублен своей любвеобильной бабушкой в глазах товарищей навсегда.
*
Кто знавал московские окраины в те годы, помнит, что прямо за Симоновской слободой, тут же за последней остановкой трамвая, начинались поля, овражки, небольшие сады и рощицы. А на полпути к селу Коломенскому с его знаменитой старинной церковью, росли три одиноких дерева, три старых корявых дуба, видавших еще, наверное, соколиные охоты царя Алексея Михайловича в Москворецкой пойме, расстилавшейся внизу зеленым ковром, украшенным голубыми зеркалами озер.
Под тремя дубами мы и устроили привал.
Сняв заспинные мешки, ребята расположились на траве вкусить первую еду первого в жизни походного привала.
- А ну, у кого что есть - в общую кучу! - скомандовал я.
И на расстеленные полотенца посыпались бутерброды с колбасой, с ветчиной, а то и просто куски черного хлеба, слегка сдобренные маслом. Разные были достатки у родителей моих ребят.
Наш «доктор» достал и смущенно положил в общий пай кусок черного хлеба и головку чеснока.
К каждому звену я подходил благословить еду, и каждое звено кричало разными голосами:
- К нам, к нам, вожатый!
Увидев смущение Шарикова, я опустился на корточки перед общей кучей еды и, помня наше старое комсомольское правило: дар самого бедного для нас самый ценный, выхватил из общей кучи головку чеснока и черную краюшку: