Когда я был вожатым (Богданов) - страница 90

Никого уже не интересовал ни чай с медом, ни медовые яблоки. Все, что раньше казалось хорошим и славным, теперь казалось дурным. Чем раньше восхищались и умилялись, теперь возмущались:

- Те на кроватках, на белых простынках, а наши в этакой грязи, как каторжные!

- Тех мушка не потревожит, на окнах сеточки, а наших комарищи запросто жрут!

- Нечего сказать, добились мы для своих деток счастливого детства! На соломе спят, сеном покрываются!

- Это что же получается, одни любимчики, а другие пасынки? Нет, у Советской власти дети все равны!

- Мы этот порядок порушим!

- Мы в райком партии!

- Мы этому районо докажем!

Попало, конечно, и мне как вожатому.

- Это почему Вольнова для своих такого добилась, а ты не добился?

- Мы думали, пионерам так и полагается, ан оказывается, бывает и иначе!

- Ты чего же молчал? Зачем нас обманывал?

- Сам ты эксплуататор детского труда, вот ты кто! Мы и о тебе вопрос поставим!

В довершение несчастия явились вдруг давно приглашенные мной продавцы из булочной с гитарой и с двуручной корзиной обрезков и, на радостях встречи тут же выложив весь секрет, с довольными улыбками заявили:

- Буржуям оно это, может, и не по вкусу, зазорно кусочки подъедать, а пролетариям в самый раз! Налетай, ребята, таскай кому что нравится. Кому с мачком, кому с изюмчиком!

Родители восприняли это как ужасное оскорбление.

Последствия родительского бунта не заставили себя ждать. Меня вызвали в райбюро пионеров. По выражению лица моего друга Павлика уже было видно, какая его коснулась буря.

Взбунтовавшиеся родители под предводительством решительной вагоновожатой успели обойти все учреждения, от райкома партии до районо, и везде учинили такой шум, что Павлику приходилось вертеться, как карасю на сковородке.

- И кто бы думал,- говорил он сокрушенно,- что наше доброе дело окажется для нас таким лихом!

Он сообщил, что вопрос этот по жалобе трудящихся будет стоять на очередном заседании районо. Надо приготовиться к худшему.

Как жалко, что не было в Москве Михаила Мартыновича. Как я узнал во Внешторге, он уже уехал во Францию и теперь далеко от нас, в Париже.

Когда я, вернувшись в лагерь, рассказал, что родители возмущены не только несправедливостью по отношению к нам со стороны районных властей - они вообще не желают, чтобы мы жили в шалашах и сами добывали пропитание, ребята очень огорчились.

Как быть, как сохранить наше райское житье? У кого найти защиты, если и райбюро, по-видимому, против. Дядя Миша - увы, его с нами нет!

А может быть, мы ошибаемся и действуем неправильно? Нет, ведь мы юные ленинцы, а известно, что Ленин однажды жил в шалаше, в Разливе. Это все знают.