Прежде Птицы ловили меня наугад — а теперь, похоже, увидели ясно. Это значило, что жить в качестве Киклопа мне осталось недолго. Меня могла сбить любая машина. Первый встречный мог толкнуть меня под поезд метро.
В общем, случилось то, что должно было случиться раньше или позже. Свита уже все знала, и через несколько минут после того, как я пришел в себя, начался ритуал моего, так сказать, извержения из сана. Я не возражал. Наоборот. Это было моим единственным шансом сохранить жизнь.
Я увидел свою восковую копию, сидящую на каменном троне — вернее, догадался, что это она: кукла была закрыта плащаницей. К ней подошли два служителя в скрывающих лица масках (я уже понимал — их носят для того, чтобы Птицы, даже проникнув в сознание Киклопа, не смогли узнать ничего), и сняли плащаницу.
Я вновь увидел странные отклонения от анатомической нормы, украшающие мое тело — глаз на лбу, губы в основании шеи, ухо в точке солнечного сплетения. Они выглядели очень реалистично, и мне, как прежде, было страшновато смотреть на такого себя.
В руке одного из служителей появилась большая кривая игла с золотой нитью — и он грубыми стежками зашил глаз на моем лбу.
Я ощутил пульсирующую боль в черепе, как бывает иногда в начале мигрени. Несколько мгновений она усиливалась, стала невыносимой — и вдруг прошла.
Моего двойника опять закрыли покровом. Потом куклу сняли с трона, положили на нечто вроде медицинской каталки (не знаю, как называются эти высокие столы на колесах, на которых перевозят больных) и выкатили в коридор.
Я увидел длинную стену с бесконечным числом продолговатых пронумерованных ниш — так мог бы выглядеть блок почтовых ящиков в доме, где живут великаны. Каталку подвезли к одной из ниш, подняли дверцу с цифрой «1156» и переложили моего двойника в темную пустоту. Изнутри дверца была зеркальной, и остальные плоскости ниши — тоже. Не знаю, содержался ли в цифрах какой-нибудь смысл. Вероятнее всего, такой же, как в соседних цифрах «1155» и «1157». Последнее, что я увидел — это как закрылась дверца.
Я уже знал, что произошло. Меня спасли, сделав невидимым для Птиц. Но я и сам больше не мог видеть тех, кого так самонадеянно называл прежде своей Свитой. Я больше не был Киклопом.
Должен сказать, что стена, состоящая из ниш с четырехзначными номерами, сразу как-то перевернула в моем сознании все прежние иерархические представления — я подумал, что торжественная почтительность производимых Свитой ритуалов и процедур сама по себе ничего не значит. Запускаемая в космос обезьяна тоже может некоторое время верить, что стала императором земного шара. Киклопов было много, очень много. Один отработал свое, и где-то в мире на вахту заступил другой.