На следующий день отец натянул сапоги и одел фуфайку.
— Ты куда собрался? — спросила, бывшая в тот день у нас тетка Мария, его старшая сестра.
— А тебе какое дело? Куда надо, туда и иду. — как всегда, своим резким тоном ответил, с раннего детства независимый от старших в семье, отец.
— Идет в клуб. Будет учиться играть на трубе. — попыталась сгладить резкий тон отца мама.
— Боже мой! — всплеснула руками тетка Мария. — Ты что, не помнишь учебу у Шафранского? Тебе мало?
Тетка вместе с мамой рассмеялись.
— Регочете як двi кози коло млина! — в сердцах бросил отец и хлопнул дверью.
Коз в нашем селе держали несколько ветхих, прибитых беднотой старушек и одиноких вдов. Корова в хозяйстве всегда считалась показателем достатка и благополучия. Во времена моего детства само содержание козы было признанием бедности, если не сказать, убогости.
Немногочисленных коз держали в самой верхней и нижней части села. Если на горе коз привязывали пастись по краю лесополосы, провожавшей дорогу до самой Куболты, то в нижней части села коз выпасали на небольшом выгоне возле старой мельницы.
Историю с Шафранским в нашей семье знал даже я, самый младший. Настоящий подвижник, сельский учитель набирал учеников в струнный оркестр. К нему обратилась моя баба София с благой целью приспособить самого младшего сына в жизни. С собой она принесла кошелку, в которой был узелок с яйцами, орехи и спелые груши.
— Вот вам! — низко поклонившись, произнесла баба София. — Выучите моего Николу на музыканта.
Отец, по рассказам бабы Софии и тетки Марии исправно ходил несколько дней. В конце недели Шафранский, задержав отца после очередного урока, сказал:
— Ты больше не ходи, Николай! Не нужно тебе это занятие.
Отец долго не горевал. Больше всех сокрушалась баба София:
— Бог с ними, грушами. А вот яйца и орехи! И играть не выучил и назад просить неудобно…
Когда за отцом хлопнула калитка на улицу, мама сказала:
— Интересно. Выдержит ли наш музыкант сегодня урок до конца с его терпением?
Отец урок выдержал до конца. Но на следующий день он пришел домой рано. Снял фуфайку, с грохотом задвинул сапоги под лавку и сел на кровать. Помолчав, недовольно крякнул и сказал:
— Да ну их…! Дурости…
Мама, отвернувшись к плите, сочла за лучшее промолчать. Только плечи ее мелко тряслись в беззвучном смехе.
Научиться играть в селе пожелали многие. Но не все выдерживали напряженный учебный марафон, длиной в полтора года. В конце учебы, наставник, взяв в правлении колхоза расчет, уехал навсегда, оставив лидером оркестра Олеська Брузницкого.
Вышколенные мои односельчане к этому времени самостоятельно разучивали новые песни, уверенно играли украинские и молдавские свадебные мелодии, танцевальную музыку, несколько маршей, включая особенно нравившийся нам, «Прощание славянки», похоронный марш, без которого еще никто не обошелся, и туш.