В двустах метрах выше от северного хвоста става лежало загадочное кладбище, которому, по преданиям, много столетий. В селе его называли турецким цвентаром (cmentarz — кладбище польск.). Кладбище было уставлено могильными камнями на широком основании. Некоторые из надгробий, лежали. Лицевая сторона всех стоящих надгробий была обращена строго на юг.
На гладко отесанной лицевой поверхности надгробий были непонятные надписи, действительно отдаленно напоминавшие арабскую вязь. Между надгробиями было несколько старых деревьев, часть из которых превратились в высокие пни.
Во времена моего детства в летний период кладбище посещали студенты Кишиневского университета. С ними была невысокого роста, сухонькая пожилая женщина в больших круглых очках, за которыми ее светло-голубые глаза казались огромными. Студенты делали зарисовки в альбомах, рулеткой замеряли надгробия, фотографировали камни и надписи, что-то тщательно записывали.
В начале девяностых началась повальная приватизация, в том числе и земель. Будучи в селе, я поехал на клубничное поле, находившееся рядом с кладбищем. Камней на месте кладбища уже не было. При приватизации участок попал в имущественную квоту. На вопрос, куда делись надгробия, каждый бывший руководитель стыдливо кивал на предыдущего. Кладбище, пережившее многие социальные потрясения, революцию, двадцать два года в составе королевской Румынии, вторую мировую войну, горбачевской перестройки и ее последствий не перенесло, бесследно исчезло. Как говорится, концы в воду.
Купальный сезон на ставу, как правило, начинали после последнего звонка. Тогда это было 23 мая. Но один раз, возможно в пятьдесят седьмом, мы на несколько минут окунулись в воду второго мая. Закрывали сезон, бывало, во второй половине сентября, несмотря на то, что после Ильина дня (2 августа) купаться нам родители уже запрещали.
Один раз в порыве охотничьего азарта мы полезли в воду в конце октября. Возвращаясь из колхозного сада, куда вся школа вышла подбирать падалицу, мы увидели утку, плавающую посреди озера. Поскольку перелет птиц мы видели раньше, было решено, что эта утка не способна летать. Раздевшись, пять самых отчаянных залезли в озеро с разных сторон и стали одновременно приближаться к утке.
Сначала она вела себя довольно спокойно. По мере нашего приближения утка начала метаться. Мы уже считали ее своей. Когда кольцо окружения сжалось еще на пару метров, утка, слегка разбежавшись по воде, довольно резво взлетела. Лишь тогда мы почувствовали, как окоченели. Обратный путь мы бежали без остановок до села. Удивительно, но никто из охотников не заболел.