Смерть считать недействительной (Бершадский) - страница 51

Так я и записывал это в свой блокнот, сидя на аэродроме, и закончил запись словами: «Я рад и горжусь, что пробыл в Ленинграде до самого конца блокады. Ведь что остается после Мги? Только Усть-Тосно. И Северная железная дорога снова наша! Полностью!»

…Как плохо порою видно современникам, смотрящим на все с чересчур близкого расстояния! Никто в Ленинграде не мог тогда поверить, что блокада продлится еще тринадцать месяцев…

Когда я заносил в блокнот свою последнюю, как мне казалось, блокадную ленинградскую запись, на аэродром опустился «Дуглас» с Большой земли.

Красноармейцы выгружали из него замерзшие коровьи туши и гнулись под их тяжестью, как ватные. Несмотря на лютый мороз, лица бойцов были так же белы, как снег кругом. Появись в ту пору кто-нибудь румяный в Ленинграде — это бы казалось надругательством над всеми.

У сгружаемых туш немедленно выставили с двух сторон пост.

Когда кончили выгружать мясо, из того же самолета покидали на землю плоские, туго набитые, но, видно, не очень тяжелые длинные полотняные белые мешки. Их не охранял никто. По старой журналистской привычке я все же поинтересовался у бортмеханика и ими.

— А это что вы привезли?

— Это? — Он мельком взглянул на мешки и небрежно ответил: — А это нас нагрузили дополнительно. Дензнаками для месячного денежного довольствия фронта. Фронта и Балтийского флота.

1963

В прифронтовых деревнях — вспоминаю 1942 год — непрерывно гадали. Карты были до такой степени замусолены, что гадалка не могла разобрать их значения, если колода была «чужой» — принадлежала не ей, а хозяйке. И хозяйка тогда поясняла:

— Это — дама крестей, это — винновый туз.

Гадалка лишь раскладывала карты и говорила, что они значат. Шептала (обязательно шептала!):

— Сейчас, через час, поздно вечером, спать ложась, чем сердце успокоится.

Клала четыре кучки по при карты, а чем сердце успокоится — одну карту отдельно.

И неважно, что гаданье шло поздно вечером и уже ложились спать, — значит, ни к чему были четыре кучки, раз «поздно вечером», «спать ложась» и «сейчас» сливались в одно. Все равно порядок соблюдался нерушимый. И долго на печке вздыхали и сокрушались:

— Это что ж такое, Маня, а? Который раз бубновая стерва поперек дороги мне к евонной постели! У, зараза! Или врут карты?

Гадали десять раз на день, всякий раз получалось разное. Но не в гаданье верили — ценили, хорошо ли, складно ли рассказывает Маня. И так хотелось, чтобы карта выпала «легкая»… Кругом война, до «евонной» постели — враг, враг, враг, фронты, фронты, фронты… Сказки взрослым людям слушать было как будто бы зазорно. Но как жить без мечты?!