– Кое-как справляется, – ответила она. – Спасибо.
Кивнув, он нажал номер следующего клиента.
Уже сидя с бокалом вина в своих стерильных и не слишком уютных апартаментах, Ася погрузилась в раздумья: почему же Кинга оказалась наедине со своим безумием? И это именно тогда, когда она была наиболее уязвима и нужно было ее, молодую мать, окружить максимальной заботой и вниманием… А ведь в семье ее вроде бы любили, да и семья была хорошая, без каких-то социальных аномалий. Кинга никого не обижала, никому не причиняла боли – разумеется, до того рокового четверга, – и если и можно кого-то с полной уверенностью назвать хорошим человеком, то именно ее, Кингу…
Допивая третий бокал, Ася принялась раздумывать о собственном одиночестве – и залилась слезами. Уж ей бы ни одна собака на помощь не пришла, хоть проси, хоть умоляй. Если бы она родила того ребенка и у нее в голове включилась «красная тревога» – она тоже рано или поздно оказалась бы в норе у сарая, как и Кинга.
Нет, она, Иоанна Решка, просто спилась бы. Да, именно так…
Придя в чувство примерно в обеденное время следующего дня, она проглотила несколько таблеток аспирина, выпила полстакана апельсинового сока, включила диктофон и тщательно, слово в слово, начала расшифровывать запись. Вот она, исповедь Кинги Круль. Единственное, что Ася напишет от себя, – это вступление: оно «украсит» всю историю; но больше она не станет менять ни слова. Рассказ Кинги был достаточно шокирующим. Он должен привести к желанному результату: спасти хоть одну человеческую жизнь.
Знала бы Ася, как глубоко она заблуждается, – она поехала бы на Старувку, спустилась бы по трассе «Восток – Запад» на Шлёнско-Домбровский мост и утопила бы в Висле диктофон вместе с записью…
Я пытался. Я и впрямь пытался понять Кингу и простить, но в память впечаталась картина: двухнедельная Аля, моя доченька, которую засыпают листьями. Эта картина стояла у меня перед глазами, когда я засыпал и когда просыпался. Боже правый, что же это за мать, которая способна совершить такое? И можно ли эту женщину вообще называть матерью?
Я понимаю, она сошла с ума, но… послушайте, что-то вроде окна жизни есть, кажется, в любой больнице, и в Быдгоще тоже, не так ли? Тысячи бездетных пар ждут своей очереди на усыновление, особенно когда речь идет о здоровых и хорошеньких малышах, как моя Алюся.
Разве Кинга не могла отдать ее? Зачем же было убивать?
Люди порой совершают убийства в состоянии аффекта, я знаю об этом, – но она-то убила хладнокровно! Ведь этот ребенок не раздражал ее постоянным плачем или чем-то в этом роде… Она сама говорила: «Алюся лежала тихо и глядела на меня широко раскрытыми глазами». Как она могла… Как она могла сделать это?..