— Ты все-таки жив, — сказал Храпнев.
— Нет, — качнул головой Вальковский, — это, скорее, посмертие, другая форма жизни. Понимаешь, я ни черта не понял. Мы вообще мало что понимаем, да? Мой поступок… Моя смерть — это оттого, что я все неправильно… Нет, так не объяснить. Мы здесь можем достичь реального бессмертия.
— Ты уверен?
Вальковский кивнул.
Он был черный и синий, в черных рубашке, брюках и с синим носом, но все же он был Вальковский. Женька. Не сон.
Или это я его сейчас создал, подумал Храпнев, прижимая к себе Лисс.
— Понимаешь, в чем дело, — сказал Вальковский, — это простая истина. Все есть любовь. Лешка, нас просто пытаются научить этому.
— А мы, типа, тупые.
— А мы дети, Лешка. Вроде бы взрослые, но ни черта и ни в чем не смыслим. Как ты. Как я. Как Барабанов. И если бы Вика не любила меня, я бы умер на самом деле.
— А дальше? — спросил Храпнев.
— Не понял, — сказал Вальковский.
— Что дальше? Научимся мы любить, как они хотят, и что? Что там — дальше?
Вальковский улыбнулся.
— Весь космос.
Он повернулся и понес Вику в синие сумерки, за щиты, прочь от станции, от могилы.
— Весь космос, — эхом повторил Храпнев, глядя, как мертвый-немертвый Вальковский с Викой медленно исчезают, сходя вниз по насыпи.
Странно, подумалось ему.
Мы что, получается, не любили до этого? Я разве Дашку не люблю? Люблю. И что мне какой-то космос? И бессмертие мне, извините, на шиша? Хотя, конечно, любопытно…
От станции светили фонарем. Наверное, Рогов.
Храпнев посмотрел на Лисс. Девочка спала, свернувшись калачиком на руках. Ему очень хотелось, чтобы ей снились добрые звери и люди. И чудеса. Но он был почти уверен, что она притворяется.
— Кто мы? Дети, — прошептал Храпнев.
И побрел навстречу беспокойному свету.
Виктор Точинов
Молчание Гагарина
Связь с Гагариным прекратилась 27 мая 2155 года по земному летоисчислению (иначе говоря, 8-го года Исхода), когда не состоялся очередной полуденный сеанс связи.
Вернее, не так… Спутник-ретранслятор работал исправно, более того, с Новоросы исправно шла на спутник тактовая частота, но и только. Однако никто не пожелал этой частотой воспользоваться. Никто не вышел на связь.
Следующий, шестичасовой сеанс также не состоялся. На вызовы по аварийной частоте Гагарин не откликался. Такого никогда не случалось, и стало ясно: на поверхности Новоросы стряслось нечто нештатное. Синяя тревога, объявленная после первого пропущенного сеанса, превратилась в красную.
Самого страшного пока никто не допускал: автоматика отрапортовала бы на «Ковчег-2» о разрушении любого из трех защитных куполов и любого из сооружений, о любом фатальном сбое в системах жизнеобеспечения. Даже если бы в Гагарине одномоментно не осталось бы ни единого живого человека, сигнал все равно бы ушел на «Ковчег», вращавшийся по гелиоцентрической орбите. Не ушел. Первое поселение землян под чужими звездами, очевидно, осталось целым и невредимым. Но отчего-то не выходило на связь.