Над ухой, как всякий уважающий себя рыбак, священнодействовал Николай Демьянович. Он никогда не доверил бы процесс ее приготовления женским рукам.
— Еще чуть-чуть, — авторитетно заключил отец, попробовав варево.
— Пап, а я сегодня Султанова видела.
— Султанова? Того самого? Замминистра? Он что, извиняться приезжал?
— Пап, ну за что ему извиняться? Что его назначили, а не меня? Да и когда это было… Нет, он по делу приезжал.
— Да? По какому?
— Они службу новую создают. Экспертную. На федеральном уровне.
— Ну?
— Ну, и он мне предложил ее возглавить. И начать с поимки Органиста.
— А ты?
— Я отказалась, пап.
— Почему?
— Ну что ты спрашиваешь? Сам не понимаешь? У меня сейчас другая работа, другие обязательства… вообще все другое…
— Ну, ты отца-то не пытайся обмануть! Федеральный судья, хоть и в отставке, легко отличает правду от вымысла…
Как бы подтверждая свои слова, Рогозин-старший залихватским ударом расколол сухое полено и подбросил дров в костер.
— А я и не обманываю.
— Хочешь сказать, что ты теперь теоретик?
— Ну, что-то вроде того.
Отец недоверчиво усмехнулся. Уж он-то хорошо знал свою резкую, энергичную, быструю на слово и дело решительную дочь. Вот уж кто прирожденный человек действия. Не сухарь-теоретик — практик…
Николай Демьянович решил на время свернуть явно трудный для Галочки-Галчонка, но важный для полковника Рогозиной разговор. Поэтому, произведя последнюю дегустацию, отставной судья вынес вердикт:
— Вот! В самый раз. Давай тарелки.
И сам же не выдержал — вернулся к теме, заметив не без иронии:
— А лестно, должно быть, теоретику такие предложения получать?
— Пап! При чем здесь «лестно, не лестно»?!
— Ешь. Ешь и слушай.
— Вкусно-то как!
— Так вот, дочка, думаю я, что ты лукавишь. А причины, по которым ты отказалась, — всего две. И ты сама боишься себе в них признаться.
— Да? А ты, как опытный психолог, все разглядел на лету?
— Ты — моя дочь, и знаю я тебя как облупленную. Здесь никакой психолог не нужен.
— Так что за причины?
— Первая — ты просто боишься. Давно не работала. Делом настоящим давно не занималась. Разучилась встречаться с человеческой бедой лицом к лицу. Потому и страшно. Менять что-то страшно. Хоть и тянет. Тянет ведь?
— Ну, а вторая причина? — Дочь отставила тарелку с ухой и жестко посмотрела ему в глаза.
Сейчас это был не любимый папа. Это был оппонент. И она с готовностью приняла вызов.
— А вторая, Галчонок, куда более прозаическая и менее привлекательная. Ты не хочешь работать под началом Султанова. Ну да, не пристало нам! Гордыня — вот вторая причина, нелепая и смешная. Он ведь тебя не в кресле зад просиживать звал.