— Но как? — спросил Ганс. — Как вы собираетесь это сделать?
Рабби Лёв пожал плечами.
— Так же, как всегда. Я буду молиться. Может быть, Господь откроет мне истину. — Он помолчал. — Но, кроме того, я хочу тебя попросить, дорогой Давид, еще раз поговорить со всеми свидетелями убийств. И обрати внимание на мелочи. Например, какого цвета и формы были язвы на губах убитых? Как выглядели раны? В какое время были совершены преступления? Опросите близких. Может быть, у жертв был какой-то общий враг? Словом, поговорите, посмотрите. Вечером я буду вас ждать.
Раввин дал в сопровождение Гансу своего слугу.
— И не спорь со мной, Давид, — сказал он бывшему ученику. — В одном Майзель, безусловно, прав: неладно в Еврейском городе. Уже стемнело, а в темноте стало опасно ходить. Береле тебя проводит. Вряд ли преступники рискнут с ним связываться… Берл! Дитя мое, проводи господина Ганса до самого дома.
Берл кивнул.
Утром, едва проснувшись, Давид Ганс узнал от кухарки, что минувшей ночью было совершено очередное преступление.
На этот раз жертвой стала женщина — вдова пекаря Баруха Фукса, Ривка. Обстоятельства убийства были те же: ночь, перерезанное горло, изъязвленные губы.
Пекарня Ривки Фуксовой находилась совсем недалеко от его дома, на полпути от дома раввина Иегуды-Лёва, рядом с рынком. Ганс частенько покупал здесь свежий хлеб, медовый леках, праздничный традиционный пирог-тейглах, а под Пурим — столь же традиционные «Амановы уши» — треугольные пирожки с маком. Когда-то он знал и самого Баруха Фукса; была ему знакома и единственная дочь Фуксов — Ханна, четырнадцатилетняя кокетливая хохотушка, помогавшая матери в пекарне.
Придя на угол улиц Широкой и Пинкасовой, где в одноэтажном маленьком доме жила Ривка Фуксова с дочерью, Давид встретил здесь небольшую толпу, человек десять-пятнадцать соседей. Все были охвачены страхом.
Члены «Погребального братства» уже унесли тело несчастной, чтобы сегодня же предать его земле в соответствии с еврейскими обычаями. Гансу пришлось поторопиться, чтобы успеть осмотреть роковую рану.
Рана поразила его глубиной, а еще тем, что неровные края ее свидетельствовали о сильной зазубренности лезвия, почти как у полотна пилы. Давид Ганс содрогнулся, представив себе муки, которые испытывала жертва в последние минуты жизни. Жестокость преступника поражала.
В «Доме омовения», где члены «Погребального братства обмывали тела и готовили их к погребению, Давид Ганс поговорил с теми, кто участвовал в похоронах остальных жертв, и убедился в правоте Мордехая Майзеля. Все четверо — Авраам Эгер, Иосеф Лемелес, Шмиль Кафка и Ривка Фуксова — были убиты одинаковым способом. Всем четверым перерезали горло одним сильным ударом большого ножа.