— Будто шойхет[26] действовал, — сказал один из похоронщиков. — Одним ударом — и пищевод, и гортань.
Давид Ганс узнал еще об одной детали. Он не знал, важно это или нет, но отмечал все то, что говорило о сходстве четырех преступлений.
Тот же похоронщик, сказавший о резнике, сообщил Давиду о странной особенности: у всех жертв губы были изъязвлены так, словно на них попала какая-то едкая жидкость.
Разница между четырьмя случаями была лишь в том, что Шмиля Кафку преступник лишил жизни прямо на улице, а остальных — в их собственных домах.
Еще он узнал, что в дома жертв злоумышленник проникал легко, почти не оставляя следов. Давид Ганс пожалел, что не мог осмотреть места первых преступлений. Но, судя по рассказам свидетелей, максимум, на что можно было обратить внимание, — слабые царапины на стенах рядом с решетками окон. Царапины свидетельствовали, что убийца легко сдвигал решетку, а затем, очевидно, ставил ее на место.
Опросить родственников оказалось не таким уж легким делом. Близкие и знакомые погибших испытывали суеверный страх не только перед случившимися несчастьями, но и перед воспоминаниями и разговорами об этих ужасных событиях. Казалось, они панически боялись воспоминаниями накликать на собственные головы новые несчастья.
Выполнив поручение Высокого рабби, тщательно записав все, что увидел и слышал, вечером того же дня Давид Ганс пришел к раввину и принялся рассказывать, что ему удалось выяснить. Раввин слушал молча. На столе перед ним лежала грифельная доска. По мере рассказа Давида рабби Лёв заполнял черную матовую поверхность мелкими четкими записями.
Когда же Давид передал слова похоронщика о резнике и о том, что у Ривки Фуксовой одним ударом были рассечены и гортань, и пищевод, рабби Лёв оторвался от записей.
— Шойхет? — Лицо его потемнело. — Шхита… Боже мой, Давид, теперь понятно, что напоминают все эти убийства! Вспомни, какие поверья существуют в народе о смерти! Как она приходит! Ангел смерти распахивает свои крылья над умирающим. Вид его столь ужасен, что умирающий в ужасе открывает рот. Тут-то ангел капает ему в рот едкую желчь, а затем перерезает горло черным своим ножом. А предсмертные муки человек испытывает от зазубрин страшного ножа-халефа, которым ангел смерти перерезает горло грешника. Вот почему эти раны столь ужасны! Вот оно! Убийца мнит себя ангелом смерти, карающим грешников. Но за что?
Ганс молчал. Рабби Лёв некоторое время смотрел на него, словно ожидая ответа, затем вновь склонился над доской.
— Давид, подойди и посмотри, — хмуро сказал он наконец. — Четыре имени по краям — наши жертвы. Я соединил их линиями, чтобы понять, что общего между ними, кроме того, как был убит каждый.