Стыжусь, но лишь тогда, когда я увидел в его руке этот отточенный нож-халеф, я наконец все понял.
Но, Бог мой, как же это было рискованно — подтолкнуть его к убийству Ханны, не объясняя ей ничего! К счастью, риск искупился тем, что нам удалось спасти бедняжку. Скоро должен вернуться из Моравии ее жених. Надеюсь, он утешит Ханну после потрясений, которые ей довелось пережить.
Теперь о сплетнях и слухах, давно уже и упорно ходивших о моем слуге, а после его гибели усилившихся многократно. Я уже писал вам однажды, что наивные и суеверные люди странно относятся к тем несчастным, которые от рождения отличаются низким умственным развитием и другими недостатками. Неудивительно, что моего Береле, лишенного дара речи, с разумом десятилетнего ребенка, эти люди объявили Големом, едва мы с ним приехали в Прагу из Кракова. Да-да, друг мой, Големом, глиняным гомункулусом, которого я слепил якобы из красной речной глины, собранной ночью на берегу Влтавы, а затем оживил силою магии. Ужасные события, краткую историю которых я изложил выше, те же сплетни связывают именно с нечеловеческой природой преступника. А мои действия и даже жесты, свидетелями которых стали десятки жителей Еврейского города, немедленно разъясняются в том же духе. Вот вам пример: Берл, после того как возомнил себя разящим ангелом и рухнул с крыши Старо-Новой синагоги, разбился насмерть. Когда его бездыханное тело лежало на мостовой, а все камни вокруг были забрызганы его кровью, я склонился над погибшим и, движимый лишь милосердием, рукой отер кровь с его лба. Я думал, он еще жив, я хотел взглянуть в глаза этому юноше — последний раз в жизни.
И что же? Немедленно родился слух, что будто бы я стер одну из четырех магических букв, начертанных на его лбу — букву «алеф». Таким образом, слово «эмет», «правда», которое я будто бы написал на лбу Голема, чтобы его оживить, превратилось в слово «мэт», «смерть», после чего жизнь окончательно покинула Берла, и он превратился в неодушевленную глиняную куклу. А уж затем, как говорят сейчас любители невероятных сказок, я истолок эту глину в песок (разумеется, без свидетелей — иначе зачем же я поспешил укрыть тело полотном и унести подальше от чужих глаз?), а песок этот спрятал для будущих магических действий.
Вот так, почтеннейший доктор, рождаются в нашем народе невероятные истории и басни, которые невозможно опровергнуть…»
Закончив и подписав письмо доктору Тихо Браге, лейб-астрологу императора Рудольфа II, рабби Иегуда-Лёв неторопливо перечитал его, кивнул удовлетворенно и собрался посыпать песком листы, исписанные четким почерком. Он уже протянул было руку к песочнице, как вдруг неожиданная мысль пришла ему в голову. Наклонившись, он извлек из-под стола средних размеров полотняный мешочек. Рабби поставил мешочек на стол, развязал горловину и запустил руку внутрь, после чего осторожно поднес к глазам полураскрытую ладонь, на которой теперь оказалась небольшая горстка мелкого красноватого песка, вернее, красноватой пыли.