Современный историк с удовлетворением отмечает: «Положительным фактом исторического значения явилось то, что в 1900–1913 гг. в обучение включались дети из всех слоев населения. Произошло преодоление такой ситуации, когда образование было доступным только для представителей привилегированных групп»[65].
В 1908 году в России принимается программа перехода ко всеобщему и обязательному образованию населения. Рассчитанная сроком на 20 лет, она предусматривала ежегодное увеличение государственных кредитов на народное образование на 20 миллионов рублей (10 миллионов на постройку новых школ и 10 миллионов на улучшение уже имеющихся). К 1915 году на всеобщее обучение перешел 51 уезд России (не считая крупных городов).
Как показала проведенная Наркомпросом РСФСР в 1920 году перепись, 86 % подростков в возрасте от 12 до 16 лет были грамотными или имели начальное образование.
Скажем несколько слов о таком аспекте, как отношения правительства и учащейся молодежи. Традиционно говорится о вечном противоборстве между «свободолюбивой прогрессивной молодежью» и «косными и консервативными» царскими чиновниками. На самом деле все было значительно сложнее — отношения между студенчеством и властью прошли несколько этапов.
Для начала напомним, что гражданские учебные заведения не были единственными в России — значительная часть молодежи получала образование в военных учебных заведениях, где, напротив, проникалась «реакционным» духом. Будущий писатель А. И. Куприн в автобиографической повести «Юнкера» так описывал свои чувства, когда он в строю училища встречал императора Александра III в Московском Кремле: «Сладкий острый восторг охватывает душу юнкера и несет ее вихрем, несет ее ввысь. Быстрые волны озноба бегут по всему телу и приподнимают ежом волосы на голове. Он с чудесной ясностью видит лицо государя, его рыжеватую, густую, короткую бороду, соколиные размахи его прекрасных союзных бровей. Видит его глаза, прямо и ласково устремленные в него. Ему кажется, что в течение минуты их взгляды не расходятся. Спокойная, великая радость, как густой золотой поток, льется из его глаз.
Какие блаженные, какие возвышенные, навеки незабываемые секунды! Александрова точно нет. Он растворился, как пылинка, в общем многомиллионном чувстве. И в то же время он постигает, что вся его жизнь и воля, как жизнь и воля всей его многомиллионной родины, собралась, точно в фокусе, в одном этом человеке, до которого он мог бы дотянуться рукой, собралась и получила непоколебимое, единственное, железное утверждение. И оттого-то рядом с воздушностью всего своего существа он ощущает волшебную силу, сверхъестественную возможность и жажду беспредельного жертвенного подвига»