Одним прыжком она соскочила с постели, бросилась к двери и встала там, положив ладони на задвижку. Майа лежал растянувшись на постели. Он не шевелился и закрыл лицо руками.
— Что с вами такое?
Он не ответил. Все его тело конвульсивно сотрясалось. Она подошла к постели и силой оторвала его руки от лица.
— Что с вами такое? — испуганно крикнула она.
— Ничего, уже прошло.
Он провел ладонью по лицу. Потом поднялся, встал перед ней и опустил руки, тупо смотря в угол.
Прошло с полминуты. Зенитки продолжали грохотать вокруг. Жужжание над их головой стало громче. Когда бомба с грохотом разрывалась, жужжание пропадало. Потом начиналось снова, с каждым разом все ближе и ближе.
— Вы не уйдете? — спросила Жанна, задрав голову.
Майа не отвечал так долго, что она решила, он не расслышал вопроса.
— Не уйдете?
— Нет.
Жанна моргнула, потупила глаза, и он понял, что она борется сама с собой, борется отчаянно и безнадежно. «Совсем как Аткинс, — подумал он. — Совсем как Аткинс вчера. Когда надо было прыгать. Именно как Аткинс!»
Наконец она подняла на него глаза.
— Может быть, они бомбят суда.
Он закрыл глаза.
— Сейчас мы это узнаем, — печально произнес он. И тут же добавил: «Иди ляг». Говорил он тихим, слабым голосом, как больной.
Они лежали рядом в постели. Время шло. Зенитки грохотали без перерыва. Майа закинул руки за голову. Он не шевелился. Молчал. Ему казалось, что он уже достиг какого-то предела в самом себе, где уже не имеют хождения ни слова, ни жесты.
Рядом раздалось подряд несколько разрывов. Весь дом сотрясался снизу доверху при каждом новом ударе. Майа повернулся к Жанне и посмотрел на нее.
— Они? — спросила она, приподнявшись на локте.
Вид у нее был какой-то нелепо удивленный. Он кивнул: «Да, они».
— Они, — повторила Жанна, и он почувствовал, как затряслась постель от ее дрожи.
— Давайте встанем! — возбужденно сказала она. — Надо спуститься в погреб.
«Надо встать, — подумал Майа, — надо спускаться. Да, именно это, именно это и надо немедленно сделать. Надо поскорее встать с постели, спуститься». Он слышал голос Жанны у самого своего уха: «Надо встать!» Он утвердительно кивнул, но продолжал лежать не двигаясь, не произнося ни слова. Он вслушивался в грохот зениток. Никогда еще они не тарахтели так громко и яростно… Вдруг ему почудилось, что во всей этой ярости есть что-то суетное, ничтожное. «Бьет! — твердил он про себя. — Бьет!» Но думал он об этом как-то отрешенно сухо.
— Жюльен, — крикнула Жанна, — вставайте! Встаньте, умоляю вас.
Мельком он отметил про себя, что лоб Жанны весь покрыт капельками пота.