— Скажи, что ты моя, девочка.
…боль, шею сдавливают чужие пальцы, липкие взгляды шарят по телу, в волосы вцепилась жесткая, властная рука…
— Ты моя, ну же!
…Лоренцо движется в ней, заполняя до отказа, от его движений ей сладко, сладко, сладко…
— Признай, это же так просто. Ты хочешь этого.
…ее обволакивает алый туман, забивается в горло, в уши, в глаза, она растворяется в нем, теряя себя…
Как тень. Как эхо.
— Нет, — не понимая, против чего протестует, выдавила она сквозь пересохшие губы, и обхватила его ногами крепче, еще крепче. — Не твоя!
— Упрямая девчонка, — в его рыке страсть, гнев и восхищение, он вбивается в нее со всей силы, наполняя до отказа, сливаясь с ней, изливаясь в нее…
Сон взрывается ослепительно сладкими звездами, распадается струями радужного фонтана, и она, освобожденная — и все еще свободная — летит, летит сквозь напоенные яблочными ароматами облака…
Ее провожает довольный густой смех, в нем можно купаться, в него можно завернуться, как в одеяло…
И проснуться.
Свежей, выспавшейся, удовлетворенной.
Помнящей каждое движение, каждый свой стон.
И насмешливые глаза проклятого вампира.
— Не ври себе, моя девочка. Ты этого хочешь.
Запах яблочного варенья изгнал скрежет открывающейся двери. Но ощущение чужого взгляда — и собственного стыда, ведь она только что отдалась насильнику, пусть во сне, пусть под гипнозом, неважно! Она ненавидит Лоренцо! Их всех ненавидит! — липло и преследовало ее еще долго.
— На выход, — буркнул незнакомый полицейский. — Казак хочет с тобой поговорить.
Полицейский принес кожаные тапочки, очень смахивающие на те, в которых хоронят, но Регина была рада и этому. А еще он принес инструмент и наконец-то избавил ее от браслета на ноге. Правда, цепь Регина решила взять с собой. Если она действительно зачарована против фэйри и оборотней, то не стоит разбрасываться таким подарком. В конце концов, ее можно намотать на кулак и при случае свернуть кому-нибудь челюсть. Хорошо бы Видальдасу.
— Твое дело передали «отморозкам», — пояснил полицейский, когда они вышли в коридор. — Это отдел, расследующий преступления нелюдей. Командует им лейтенант Андрэ Мортон.
— А кто такой Казак?
— Он и есть Казак. Говорит, его прадед из русичей, оттуда и прозвище, — ухмыльнулся сопровождающий и указал на дверь. — Тебе сюда.
Казак оказался коренастым темноволосым мужчиной лет тридцати, с добродушным лицом и внимательными глазами. Этакий свой парень, если бы не взгляд — проницательный, умный, смотрит как сквозь прицеп снайперской винтовки. Одет он был безлично. Серые брюки, голубая рубашка с коротким рукавом, кобура через плечо. На спинке стула висела кожаная куртка.