Пошел проливной дождь. Быстро стемнело. Я пробрался к устью Гнилой Липы, но никого из своих не нашел. Долго пробирался сквозь мокрые камыши, пока не набрел на красноармейца, склонившегося над лежащим конем. Передняя нога коня была переломлена пулеметной строчкой, он лежал на боку нерасседланный, тянулся к красноармейцу, собирал в трубку верхнюю губу и словно шептал что-то своему боевому другу. А тот, припадая к гриве коня, плакал, как ребенок.
Я сел рядом с ним. Голова моя сильно болела.
— Послушайте, товарищ красноармеец, — сказал я. — Давайте знакомиться. Как ваша фамилия?
— Баранников… Николай Никитич, — дрожащим голосом ответил он.
— А покурить у тебя найдется, Николай Никитич? Мой табак промок, а запас в переметных сумках остался.
И я рассказал ему о гибели моего коня и о взрыве моста. Через полчаса, поговорив по душам, мы решили переплыть Гнилую Липу и вместе идти на восток, через горы, вдогонку нашим частям.
У Баранникова не хватило сил пристрелить своего коня. Пришлось сделать это мне.
— А теперь пойдемте, — сказал Баранников, — чего уж боле. Друга я лишился…
Над Днестром опустилась карпатская ночь. У переправы пылали костры, гудели моторы, сверкали фары. Войска врага прибыли и встали на западном берегу. А на восточном тщетно разыскивали тех, кто лишил их удобной и скорой переправы.
Мы бросились в холодные волны Гнилой Липы и вскоре выплыли на ее восточный берег. Отдохнув с минуту, мы поплелись в туманный мрак, в горы, отрезанные от своих.
Много рек переплыл я с Баранниковым, тысячу километров прошли мы полями, лесами, болотами, пока не стали партизанами.
…Долго сидел я над Десной, погруженный в воспоминания. В памяти проносились картины тяжелых ночных скитаний, лишения, походы и бои в тылу противника.
Я очнулся, когда меня окликнул Инчин.
Разведка донесла, что возле моста, кроме паромщиков, никого нет.
Хозяева этих чудесных мест — партизаны-кошелевцы — где-то за рекой, в задеснянских селах.
Подгоняемые желанием отдохнуть и подкрепить свои силы, мы поспешили к переправе. Мне казалось, что она где-то здесь, совсем близко, в действительности же мост находился в шести километрах от нас. Освещенные полной луной, мы начали бесшумно взбираться на высокую насыпь.
Прямой рельсовый путь, прорезая леса, пришел сюда из Хутора Михайловского и устремлялся за реку, в Белоруссию.
Собрав потеснее колонну, я пошел по мосту. Внизу, сразу же за решетками панелей, с головокружительной высоты виднелось гладкое зеркало реки. В его спокойную гладь смотрел белый лик луны. Противоположный берег как будто отодвинулся и тонул в бледном сиянии. Посередине моста ферма круто нырнула вниз. Река, рассекаемая изуродованным железом, ворчала, как живое существо.