Мишке видно было, как побагровели от злобы лицо и шея Пузанова.
— А мне по затылку досталось от полицая, — сообщил Мишка. — Что будем делать?
Сергей еще злей выругался. Горячо дыша в Мишкино ухо, он говорил:
— Только бы вырваться… не таких фонарей навешаем. Они еще узнают барановцев… Буду их руками душить! Зубами грызть! Только бы… не сдохнуть сейчас в этом сарае…
Протиснувшись между людьми в угол, Сергей нашел в клуне своих — мать, жену, тетку.
В это время открылась дверь клуни, и рябой верзила с ярко-рыжим чубом, зачесанным на выбитый глаз, размахивая немецким автоматом, заорал, обращаясь к людям:
— Пах-х-аны!.. После моей речи всякие слова — утиль! Известно нам: скрываются меж вами коммунисты и партизаны. — Он оглянулся на посиневших и хмурых жандармов. Те одобрительно закивали головами: ё-ё!
— Или вы укажете их нам, или все вы… — Тут чубатый перечислил матерей и богов, каких знал. — Или… все вы — сволочи! — сорвавшись на визгливых нотах, добавил: — Никто отсюда живым не выйдет!..
Рябой уставился свирепым бычьим глазом на перепуганных людей.
— Н-н-ну… — скрипнул он зубами и щелкнул затвором.
Люди молчали, пронизывая карателей ненавидящими глазами…
— Со мной — в молчанку играть? — еще злее прохрипел одноглазый и, подскочив, ударил кованым сапогом колхозного завхоза Троицкого.
Передние ряды отшатнулись, люди ахнули.
— Хватай их! — дико заорал одноглазый.
Полицаи кинулись в клуню, замахиваясь прикладами и пиная людей. Выхватив человек двадцать мужчин, они погнали их на бугор, стреляя и матюкаясь.
Клуню снова закрыли и подперли снаружи чем-то тяжелым.
— Чего они задумали, разбойники? — прошептала жена Сергея и припала к нему, дрожа всем телом.
— Перестань! Что всем, то и нам будет! — мрачно ответил Сергей.
Но когда на бугре, за клуней, дрогнул морозный воздух от винтовочного залпа и на снег упали расстрелянные, мать Сергея засуетилась:
— Сереженька, голубок мой… Приютись под стенку. Мы на тебя сядем… Укроем. Может, спасем. А стрелять будут, изверги, так пусть уже меня, старуху, первую…
От дверей кто-то с ужасом выдохнул два слова, которые, как электрический ток, пронизали каждого:
— Бензин подвозят!..
Толпа сжалась, замерла. В напряженной тишине глядели в светлые щели дверей и стенок клуни десятки остановившихся глаз.
— Топоры бы иметь… под полою, а теперь — поздно… — вполголоса простонал Троицкий…
И как эхо передалось это слово многими:
— Поздно… поздно…
Послышались рыкающие раздраженные голоса. Было видно, как немцы били прикладами двух полицейских.
— Крепитесь, братцы! Бензин у них по дороге вытек. Глядите: везли бочку пробкой книзу. Пьяные… Теперь их за это в приклады взяли…