* * *
К исходу дня первого апреля мой отряд двинулся в далекий путь. Чтобы достичь района заготовок, предстояло проехать около полусотни километров сплошным лесом, а потом километров двадцать — полями.
Чуя весну, застоявшиеся кони бежали резво. Полозья легко скользили по мягкому зимнику. Вечернее солнце зажигало радужные искры на вершинах деревьев, на коре стволов, на стынущих каплях и сосульках, отражалось в придорожных лужах и лесных речках. Дорога вилась по опушкам, огибала болота, ломалась на просеках и вдруг струной вытягивалась вдоль квартальных линий, уходя в бесконечную синеву леса.
Дышалось свободно и легко. Над вырванным из воины краем царили покой и глубокая тишина.
Как всегда, я ехал вместе с Дегтяревым, и каждый был погружен в свои думы. Однообразие дороги, лесная тишина, покой, пьянящий весенний воздух — все это способствовало мечтам и воспоминаниям. Невольно вставали в памяти мирные, родные картины: семья, друзья, радостный труд — все, чем была полна довоенная жизнь, — широкая, созидательная, большая. Припомнились знакомые места, незабываемые уголки моей Родины на Урале, на Украине, в Подмосковье.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года,
Синея, блещут небеса.
Еще прозрачные леса
Как будто пухом зеленеют…
Так начал я декламировать.
— Немного не то, — заметил Дегтярев. — И не прозрачен лес, и по времени суток не подходит. Вот, послушайте.
И он прочел на память чье-то двустишье:
Я помню час меж днем и ночью,
Когда звенел ручьями март,
И пламенел над лесом сочный
Багрово-розовый закат…
И с берегов зеркальной глади
Гляделся в омут темный бор,
Да верб рубиновые пряди
Плели причудливый узор…
— Хорошо! — сказал я. — Откуда это?
— Творение юности, Михаил Иванович, — ответил Дегтярев, вздыхая.
— Вот оно что! Значит, пишешь?
Он махнул рукой.
— Не до того теперь. Война!
— Не отмахивайся, Терентий, — сказал я, — писать можно и теперь. Вспомни Лермонтова: и воевал и писал. А Денис Давыдов? Этот даже сидя на коне писал! Вот нам бы такого сюда с его гусарами!
— А я думаю, что в боевых делах мы выше его партизан. Не смейся! Вспомни: кто такие были его гусары? Крепостные мужики. А мы? С нами весь советский народ, свободолюбивый, мужественный, единый…
— А полицаи? Куда их, полицаев, товарищ комиссар, деть прикажете? — вмешался в наш разговор Баранников.
— Полицаи не народ. Это выродки. Их — капля в море. Да и те — околпаченные немцами дураки, — возразил Дегтярев. — Есть, конечно, среди них и убежденные враги, но таких единицы. Основная масса наших людей воспиталась, выросла при советской власти. И умрет за нее, если надо. Умрет, но не предаст, не покорится.