Миммо поморщился:
– Она тебя обманула.
– Но она так красива! – прошептал Пино.
Завыли сирены воздушной тревоги, люди с криками вскочили со своих мест.
Сцена замерла на крупном плане: Астер и Хейворт танцуют, прижавшись щека к щеке, их губы и улыбки обращены к объятым паникой зрителям.
Экран погас, и рядом с кинотеатром раздались выстрелы зениток, а первые невидимые бомбардировщики союзников открыли люки, и вниз полетели бомбы – прелюдия к огню и разрушению, ожидавшим Милан.
1
Зрители с криком бросились к дверям кинотеатра. Ужас охватил Пино и Миммо, стиснутых стремящейся к выходу толпой, когда с оглушающим грохотом взорвалась бомба и задняя стена кинотеатра обрушилась, полетели камни и осколки, изорвавшие экран в клочья. Свет погас.
Что-то больно ударило Пино по щеке, вспороло ее. Он почувствовал пульсирующую боль, кровь потекла по щеке и подбородку. Теперь уже состояние паники сменилось шоком, он задыхался от дыма и пыли, пробираясь к выходу. Глаза и ноздри у него жгло от попавшего в них песка. Наконец они с Миммо выбрались из здания и, согнувшись пополам, зашлись в кашле.
Снаружи выли сирены, бомбы продолжали падать, бомбардировка еще была далека от своего пика. Пожары бушевали на улице по обеим сторонам от кинотеатра. Грохотали зенитки. Трассирующие снаряды описывали красные дуги в небе. Они взрывались с такой яркостью, что Пино видел силуэты бомбардировщиков «ланкастер», которые летели крыло к крылу боевым клином, словно стая темных гусей в ночи.
Бомбы падали и падали, издавая звук, похожий на жужжание шмелей, и взрывались одна за другой. В небо устремлялись языки пламени и маслянистого дыма. Некоторые бомбы падали так близко, что взрывной волной братьев чуть не сбивало с ног.
– Мы куда бежим, Пино? – воскликнул Миммо.
Пино был слишком напуган, чтобы подумать об этом, но все-таки ответил:
– К Дуомо.
Пино повел брата к единственному сооружению в Милане, которое было освещено не пожаром. Вдали лучи прожекторов высвечивали собор, который казался неземным, чуть ли не ниспосланным Провидением. Пока они бежали, жужжание шмелей в воздухе и взрывы прекратились. Больше не было ни бомбардировщиков, ни зенитного огня.
Только вой сирен, вопли и крики людей. Впавший в отчаяние отец, держа в одной руке фонарь, другой разгребал гору кирпичей. Рядом рыдала его жена, держа на руках мертвого сына. Другие плачущие люди с фонарями стояли вокруг мертвой девочки, которой оторвало руку, она смотрела на людей остекленевшими глазами.
Пино никогда прежде не видел мертвецов и теперь сам заплакал. Ничто не будет таким, как прежде. Он чувствовал это с такой же очевидностью, с какой все еще слышал жужжание и взрывы. Ничто не будет таким, как прежде.