Один из часовых сказал что-то, и Анна перевела:
– Он хочет знать, понимаешь ли ты, как тебе повезло в жизни.
Пино ухмыльнулся эсэсовцу.
– Скажи ему, что понимаю. Скажи ему, когда я с тобой, то чувствую себя самым счастливым парнем на земле.
– Ты милый, – сказала она и перевела.
Один из часовых скептически поднял брови, но другой кивнул, возможно вспоминая женщину, которая сделала его самым счастливым парнем на земле.
Документов у Пино они не спросили, и вскоре он и Анна уже поднимались в лифте. Когда они проехали пятый этаж, Пино прижал ее к себе и страстно поцеловал. Они разъединились, когда кабина остановилась.
– Значит, ты скучал по мне? – спросила Анна.
– Жутко скучал, – ответил он и взял ее за руку.
Они вышли на площадку.
– Что случилось? – спросила она, когда он вставил ключ в замок.
– Ничего, – ответил он. – Просто… просто мне нужно снова забыть рядом с тобой про эту войну.
Анна нежно потрепала его по щеке:
– Это похоже на замечательную сказку.
Они вошли в квартиру, заперли дверь и не выходили оттуда почти тридцать часов.
4
Утром в понедельник Пино остановился у квартиры Долли на десять минут раньше назначенного срока, наслаждаясь воспоминаниями о часах, проведенных с Анной, когда время словно остановилось, когда не было войны, остались только наслаждение и головокружительное счастье расцветающей любви, торжествующей и радостной, как ария принца Калафа.
Задняя дверь «фиата» открылась, в машину сел, занеся сначала саквояж, генерал Лейерс в длинном шерстяном гражданском пальто.
– Монца, – сказал Лейерс. – Вокзал.
Пошел снег, и Пино тронулся с места, злясь, что Лейерс снова едет за своим ворованным золотом и собирается везти его в Швейцарию.
Пино уже представлял себе грядущий день. Он проведет его в машине на границе над Лугано, будет мерзнуть долгие часы, пока генерал проворачивает свои тайные делишки. Но, вернувшись из депо, Лейерс приказал Пино ехать не на швейцарскую границу, а на Центральный вокзал Милана.
Они приехали туда около полудня. Лейерс не позволил Пино нести саквояж, он перебрасывал тяжелый груз из одной руки в другую, пока они шли к ветхому поезду из выцветших, прежде красных вагонов для скота, стоящих на платформе двадцать один в этот лютый мороз.
Пино молился о том, чтобы никогда больше не видеть этого поезда, но вот он стоял перед ним, и он шел к нему с ужасом, моля Бога о том, чтобы больше не увидеть детских пальчиков в щели вагона. Но он увидел пальцы с расстояния в тридцать метров, десятки рук людей всех возрастов, молящих о сострадании, а голоса изнутри взывали о помощи. Сквозь щели вагона Пино видел, что большинство людей одеты не теплее, чем в сентябре.